Гарджа прислушался. Верно, в овраге тишину тронул первый осторожный высвист ночного певуна.
— Сейчас он распоётся.
Индра замер.
— Слушай, сейчас распоётся… Вот, слышишь?
— Это другой, — прошептал мальчик.
— Верно, другой ответил ему. Погромче будет, чем первый. И ещё один.
— А кто у них начинает? Тот, кто посмелее?
Гарджа промолчал, посмотрел на сына.
— Я знаю. Тот, кто наступит в этот круг?
Воин улыбнулся:
— Конечно. Это не самое трудное, но всё-таки преодоление. Понимаешь, сынок, ведь начинает всегда один. Остальные только подхватывают. Может быть, они и лучше поют, но ведь они до него молчали. Слышишь, сколько их?
— Да, — восхищённо сказал Индра.
— Того первого уже, пожалуй, и не распознать.
— Зачем же он пустил их в этот круг?
— Чтобы послушать, как они испортят его песню.
— Разве они поют хуже?
— Нет. Это ему так кажется. Да и потом, он всё равно не смог бы их не пустить. Когда магический круг ты разрываешь в бою, в него не каждый сунется, хотя многие только и ждут своего момента. Там, если ты оступился и круг от тебя ускользнул, можно погибнуть. А здесь никто ничем не рискует… Когда-нибудь и ты ступишь в свой круг. Непременно ступишь.
— Может быть, я создам новый? Совсем другой, не такой, что был?
Гарджа отнёс эти слова на счёт какого-то поворота детской фантазии.
— Что ты слышишь теперь? — спросил он у ребёнка.
— Запели сверчки.
— Верно. Пришло и их время.
— Значит, у каждого время своё?
— Да, малыш. Именно так. Поэтому ты зря сегодня рисовал морщины. Твоё и моё время никогда не сравняются. И ты не должен постоянно жить только в моём времени. Скоро мы пойдём в Амаравати. Там много таких же мальчиков-воинов. Среди них ты и познаешь своё время. А к осени мы вернёмся.
— Далеко до Амаравати?
— Сколько у тебя пальцев на одной руке, столько дней туда идти.
— Что это, папа?
— Это — ночная бабочка.
— Она похожа на повиток летящего пепла.
— Каждый на что-нибудь похож.
— А на что похожи мы?
— Должно быть, на кого-нибудь из зверей. Или из птиц. Я — на орла, а ты … — Гарджа задумался.
— И я на орла.
— Но у тебя не клевучий нос.
— Подумаешь. Когда я вырасту, мой нос будет крепче клюва.
— Пожалуй. Если ты будешь совать его не в свои дела… А вон, смотри, летучая мышь!
Индра обернулся, но ничего не увидел.
— Уже улетела, — пояснил Гарджа. — Охотиться за ночной бабочкой.
— Скажи, бывают летучие лисы?
— Не знаю, никогда их не видел. А почему ты спросил?
— Если мышь охотится за бабочкой, то за мышью должна охотиться лиса. На лугу ведь лисы охотятся за мышами.
— Да, пожалуй. Только я никогда не видел летучих лис.
— Жаль.
— Почему?
— Потому, — серьёзно ответил Индра, — что кабы ты видел летучих лис, значит, обязательно нашлись бы и летающие собаки. Сам подумай.
— А ведь верно, — согласился Гарджа.
— А если бы были летающие собаки, то…
— То что?
— То объявились бы и летающие люди. Какой ты не догадливый, папа!
— Да, людей с крыльями уж точно никто не видел.
— Но ведь они должны быть!
— Почему ты так думаешь, сынок?
— Ведь есть же летающие мыши. А это кто запел?
— Это лягушки квакают в другой стороне оврага. Пойдём-ка спать. Видишь, как полезно бывает послушать ночь. В этот раз она нам подсказала, что можно повстречать летающего человека. Не дай бог, конечно.
В один из погожих дней Гарджа наконец объявил сыну, что они отправляются в Амаравати. Воин собирал провиант. Лепёшки, которые они напекли накануне, бурдюк с горьким отваром кунгуровых шишек, дающих силу и бодрость, сушеные плоды инжира, медовую патоку, вяленое мясо, натёртое горьким и пахучим перечным листом, творожную мякину, принесённую утром из деревни, — и всё это он уставлял, перевязывал, рассовывал по двум глубоким кожаным мешкам. Туда же пошло масло в долгоносой посуде, клееной из бересты, растирка от ядовитых укусов, пучок перевязанных листьев авы от всевозможных болячек, шнуры и шнурочки, костяные иглы, пара наконечий гарпунов, большое и малое, на всякий случай, если придётся рыбу ловить, и прочее.
Когда мешки были уложены, Гарджа поднял их, покрутил в руках и остался доволен.
— Тебе принадлежит только то, что ты можешь унести, — сказал он наблюдавшему за приготовлениями мальчугану.
— Как это? — не понял Индра.
— То, что ты носишь с собой или легко можешь унести, меняя жилище, и есть твоё имущество. Остальное пропадёт.
— А как же дом?
— Но мы же не в силах его забрать. Да и зачем он нам, если у нас есть руки и топор. Мы построим новый. Никогда не жалей о вещах. Чем больше их ты можешь оставить на месте, тем ты свободнее.
— Мне жалко моих чурбачков, — горестно вздохнул Индра. — Они такие красивые. И каждому я уже нарисовал рот и глаза.
— Они бесполезны. Я понимаю, это твои друзья и вы провели вместе много весёлых минут. Но посмотри, разве нож был бы для тебя худшим другом? Конечно, у него другой характер. Чурбачки беззащитны, а нож нет. Если ты будешь с ним груб, он тебя сразу накажет. Например, разрежет тебе руку. Но ведь от этого он не становится хуже. Просто ты должен уважать его независимость и достоинство. А главное, его есть за что ценить. Или вот, к примеру, твой поясок. Посмотри, какой он красивый. У него тоже есть глаза и рот, только они не нарисованы и не такие, как у нас с тобой. И нож и поясок — твои настоящие друзья, они тебе служат. Они способны защитить тебе жизнь и даже погибнуть за тебя. Поясок — разорваться, а нож-переломиться. Не расставайся с ними, цени их и получишь взамен их верность.
Гарджа натянул на ноги Индре мягкие чулки-ногавицы из телячьей кожи и обмотал их ворсистой меховой лентой.
