… — Дадхъянч почему-то вернулся мыслями к Трите.
— В нужное время в нужном месте, — тихо повторил риши.
— Это мой девиз. Так завещал мне отец. Однажды мы ходили в Амаравати. Я был ещё совсем маленьким…
— Что? — выдохнул Дадхъянч.
— Я говорю: мы ходили в Амаравати.
— А там в колодце сидел какой-то чудак и бормотал то, во что никто не мог вникнуть. Кроме одного маленького мальчика.
— Я плохо помню подробности, — пояснил Индра.
— Бедный Трита! Он всегда хотел спасти «благородных». А под конец выдохся.
— Кто это — Трита?
— Тот самый чудак, что сидел в колодце. И с которым ты разговаривал. А я был рядом и слышал ваш разговор, — Дадхъянч зачарованно смотрел на «победителя данавов». Блики огня метались в глазах Индры. Воин размешивал густую, пахучую одану, что пригорала, не успев вывариться в мякинь.
— Я тоже хочу спасти арийцев, — вдруг сказал воин, — только пока не знаю, как это сделать.
— От чего спасти? — поинтересовался Дадхъянч.
— Знать бы как, а от чего найдётся!
— В таком случае, этот конь должен принадлежать тебе.
— Один конь не спасёт всех обречённых, — покачал головой Индра.
— Мало ли в поле коней?
Индра взглянул на Дадхъянча, перевёл взгляд на мирно пасущегося Ашву и что-то замыслил. Но не стал с этим спешить, оставив затею до утра.
Дадхъянча разбудил шумный разгуляй Ашвы. Конь топтал землю, фыркал и вдруг опрометью задал куда-то по дымному лугу.
— Что это с ним? — спросил Дадхъянч, усаживаясь на ворохе травопала и щуря заспанные глаза.
В нескольких шагах от места конских резвостей стоял Индра, перехватив болью исковерканную руку и выражая лицом чувство, близкое к негодованию и досаде.
— Тебя что, укусила змея? — спросил риши, находя в увиденном знакомые приметы.
— Нет, — буркнул Индра, — ударился.
— Ударился? В поле? Обо что?
— Об Ашву, — резко ответил воин и попытался сесть рядом. Скривившись от внезапной боли, Индра перенёс свои заботы с беспомощной руки на побитый бок. Дадхъянч с любопытством наблюдал за его муками. Наконец Индра уселся, нехотя посмотрел на недоумевающего риши и пояснил:
— Я хотел привязать ему верёвку. Сзади. Чтобы не ты его таскал за собой, а он тебя. Попробовал привязать её за хвост.
— И что?
— Мерзавец стукнул меня задними ногами. Сразу двумя… Ух как бок ломит! Знаешь, он лихо это умеет делать.
Дадхъянч вздохнул:
— А если бы ты привязал, ну, скажем, у тебя получилось, — как передвигаться в этом случае? Конь волочил бы тебя по земле.
— Нет, не волочил. У меня были тут кое-какие соображения, — Индра поморщился, ощупывая раны. — Другой конец верёвки нужно прикрепить к небольшому гладкому стволу дерева. Не очень тяжёлому, разумеется. Встаёшь на него, и всё в порядке.
— Это по траве, а по земле как? Индра пожал плечами.
— В земле твоё дерево застрянет, — охладил изобретателя Дадхъянч. — А вообще, мысли у тебя правильные. Только бревно нужно заменить чем-то другое.
— Чем другим? — раздражённо спросил Индра.
— Не знаю. Ведь это ты собрался всех спасать, ты и думай… Смотри, возвращается, — кивнул риши в сторону замаячившей в поле фигуры.
Индра недружелюбно посмотрел на своё колченогое несчастье. Мявшее траву тихим шагом.
— А если сам не придумаешь, призови на помощь Кавью Ушанаса. Вместе вы уж точно сообразите, — договорил Дадхъянч.
— Тебе, я вижу, по нутру ставить себя над проблемами, даже когда они касаются арийцев. Ты похож на одного человека. Тот тоже мыслитель. Для самого себя.
— Зря обиделся, — отозвался Дадхъянч, — дело ведь не во мне. Кто я в твоей жизни? Так, эпизод. Эпизод с конём… Мыслитель, говоришь, для самого себя? — риши усмехнулся. — А может, он не умеет мыслить для других? Тебе не приходило это в голову? Все мы когда-то начинали жить для других, а потом эти «другие» приучили нас думать только о себе. Чтобы выжить. Среди них. Чтобы не сойти с ума от своей ненужности.
Индра старательно разматывал жух. Действующей рукой. Потом долго разглядывал опухоль на левом боку.
— Если бы не эта обмотка, — промычал он, — рёбра можно было бы искать в животе.
— Да, тебе повезло.
Только теперь Дадхъянч обратил внимание на странную для этого часа уготовленность к пути его нового товарища. Будто он и не ложился. Оттого и плащ был уже при нём. Риши понял, что Индра собирался уходить, и лишь происшествие с конским хвостом создало эту заминку.
Кшатрий копошился в своих ранах и не примечал изменившихся глаз Дадхъянча.
— Стало быть, бревно не пойдёт, — заговорил риши. Индра не ответил.
— А что здесь мог бы предложить Кавья Ушанас? Или ты напрасно носишь его имя?
— Кавья? Изволь. Кавья сказал бы, что если голова коня, грудь и передние ноги — раджас, круп, хвост и задние ноги — тамас, то спина и живот, стало быть, — сатва. И решение стоит искать в сатве, ибо сатва и есть истина. Но сатва имеет оборот, как мне сказал Человек с конской головой. А потому нужно установить, что первично в истине и что всего лишь повторяет её в искажённом виде.
А первична спина, поскольку именно ей и служат подпором две пары ног. Живот — противоположность сатвы, он свисает мешком, прицепившись к поперечине между опорами. Значит, использовать нужно спину. Вот и весь сказ.
— Как же её использовать?
— Просто сесть верхом.
— Думаю, в этом случае одними поломанными рёбрами ты не отделаешься.
Ашва стоял в стороне и равнодушно щипал траву. Ему было всё равно, где у него сатва, но к себе на спину он никого пускать не собирался. До поры.
Утро располоскало небесную синь, смыв с неё чёрное. Индра, томимый безделием, лёг досыпать, а Дадхъянч решил опробовать идеи Кавьи Ушанаса применительно к своей поклаже. Это разгрузило бы ему плечи. В пути. Дадхъянч изучал широкую спину ничего не подозревавшего Ашвы, подкармливая его остатками загустевшей крупянки.
Риши вспомнил Триту, который никогда не разрешил бы неволить коня. Но Дадхъянч мысленно возражал ему, говоря примерно следующее: «Если я таскаю на себе вещи, то почему он не может? Чем он лучше меня?» На что Трита отвечал: «Ты таскаешь собственное барахло, а Ашву хочешь заставить таскать чужое». Правда, эти соображения Дадхъянч старался уже не слышать. В себе самом.
Спина оказалась чуть вогнутой и обтекаемой, хотя и небезнадёжно. Для поклажи.
«Кавья Ушанас — теоретик, — подумал Дадхъянч. — К тому же слишком молодой. Ему не хватает представления о всей этой жизненной дури, называемой реализмом. Его воическому слепку — Индре уготовлена трудная роль — быть воином идей Кавьи Ушанаса. Впрочем, воином других идей Индра быть и не сможет. Да, не сможет. Потому что, в отличие от прочих кшатриев, в нём сидит тот, кто хочет всех спасти. Ещё не зная отчего, но обязательно спасти. И обязательно всех. Кавья Ушанас. И трудно сказать, кого в нём больше: Индры или Кавьи. Люди вообще делятся на тех, в ком он есть и в ком он безнадёжно отсутствует. Кавья Ушанас».
