Кашкет засуетился пуще прежнего, подгоняя своего напарника и обмениваясь с ним короткими и злыми фразами. Они быстренько пошабашили, и Кашкет помчался в контору жаловаться.
Тем временем мы обдули машинки, разложили на полочке гладилки, ланцеты, крючки, душники, ковшик с водой и помазком – все чин по чину, чтобы можно было поутру приступать к формовке без промедления.
Приятно было, как всегда, пошабашив, помыть под краном блестящую лопату, а потом, нагрев ее над машиновым слитком чугуна, медленно обсыпать днище молотой канифолью. Желтоватая канифоль растекалась по днищу лопаты липким глянцевитым сиропом. Запахи сосновой рощи, высоких чешуйчатых деревьев, истекающих смолою в жаркий августовский день, чудились мне и заглушали все другие запахи литейной. Канифоля лопату, я не заметил, как к щиту, прибитому Закаблуком в цехе, быстро подошел Гриша Канюк: он развернул и приколол на щите первый номер нашей газеты «Молодой энтузиаст».
Под броской надписью «Рекордсмены брака в литейной» была помещена заметка и нарисовано несколько выстроившихся в ряд фигурок. Полураздетые, как борцы, важно выпячивая увешанные косушками груди, шествовали они в церемониальном марше к одной цели: их влекло к огромной бутыли с черепом на этикетке, наполненной голубоватой жидкостью. Как и следовало ожидать, в числе бракоделов и прогульщиков шли к заветной бутылке чубатый Тиктор и юркий загорелый Кашкет, похожий в своем нелепом красном платочке на испанского пикадора.
А под карикатурой было написано:
По просьбе всех честных тружеников цеха с нынешнего дня бракоделы, прогульщики и дезорганизаторы производства получают заработную плату в особом порядке.
И в ту же минуту появился со стулом и маленьким раскладным столом Закаблук. Он быстро развернул на столике ведомости и, сев на стул, застыл в ожидании, как в своей канторке. Он готов был немедленно рассчитаться со всеми бракоделами.
Откуда ни возьмись у цеховых дверей появился инженер Андрыхевич. По давней привычке он носил инженерскую фуражку с высокой тульей и с молоточком и разводным ключом на бархатном околыше. Завидя главного инженера, литейщики расступились и дали ему дорогу.
Высокий, костлявый, с сединой на висках, резко оттененной зеленым околышем фуражки, Андрыхевич остановился перед стенновкой, посмотрел на столик и презрительно бросил:
– Что это за выдумки? Позовите мастера!
– Я здесь, Стефан Медардович! – откликнулся Федорко, видимо вызванный сюда кем-то из обиженных прогульщиков.
– Почему вы допустили это? – крикнул на мастера главный инженер.
– Я думал… Я решил, что это по общественной… линии…
– Никаких «общественных линий»! – ядовито, с прищуркой процедил Андрыхевич. – Производство есть производство. Немедленно снять эту мазню!
Много пришлось пережить мне в эти минуты. Сейчас мог провалиться весь план нашего наступления на бракоделов и дезорганизаторов производства. И, набираясь отваги, я быстро шагнул к инженеру.
– Убрать стенную газету мы не позволим! – выкрикнул я срывающимся голосом.
Добрую минуту Андрыхевич разглядывал меня молча, шевеля мохнатыми бровями и, видимо, припоминая нашу первую встречу. А потом, припомнив, решил действовать обходными путями.
– А-а-а! Строитель нового мира! Здравствуйте, любезный! – промолвил он с напускной шутливостью и подал мне морщинистую руку с массивным золотым перстнем. – Теперь разрешите вас спросить, молодой человек, от чьего имени вы протестуете? – продолжал инженер, явно желая меня унизить. – По собственному почину? Или в порядке известного уже мне юношеского противоречия?
– Я возражаю от имени цеховой ячейки комсомола! Стенная газета выпущена нами, и вы не можете ее запрещать.
– Позвольте, голубчик! Но разве комсомольская организация правомочна своевольничать и нарушать трудовую дисциплину? – спросил инженер.
– Кто нарушает трудовую дисциплину? Мы?! Это они нарушают трудовую дисциплину – прогульщики, бракоделы, те, что тянут нас назад!
– Потише, потише, юноша! Умерьте ваш пыл! Я еще не оглох, и кричать мне не надо. Тем более пора революционных митингов миновала. Я завел сей разговор вот к чему. Пока я здесь главный инженер. Я приказываю мастеру убрать этот листок. А вы – лицо, не обладающее ни опытом, ни административными полномочиями, – вмешиваетесь в мои действия, повышаете тон, грубите. Как это прикажете понимать? Разве это не нарушение трудовой дисциплины?
Злорадное, уже торжествующее полную победу лицо бракодела Кашкета виднелось рядом, а передо мною ехидно блестели зеленоватые глаза Андрыхевича. Но я еще не сдался:
– Вопрос о порядке очередности получения заработной платы, Стефан Медардович, согласован с директором завода товарищем Руденко и с нашим заводским комитетом профсоюза. Тот, кто работает лучше всех, получает зарплату в первую очередь. И мне кажется, что главный инженер также должен выполнять волю директора, не противоречить ей.
– Я ничего не знаю о таком согласовании, – буркнул Андрыхевич. – Директор не говорил со мной.
– С вами не говорил, а со всеми членами бюро общезаводского коллектива комсомола говорил. Иван Федорович одобрил все наши меры… а стенгазету – в первую очередь.
– Я это еще выясню! Так легко вам эти фокусы не пройдут! – явно теряясь, хмуро пробурчал Андрыхевич.
Возле меня появился Турунда. Обращаясь к инженеру, он сказал миролюбиво:
– Стефан Медардович, я могу поручиться, что Манджура говорит правду и не собирается вас обманывать. Я заявляю это не от себя лично, а от партийной организации. Мы полагали, что вы нам спасибо скажете, а тут такое разногласие…
– Это мы еще посмотрим! – угрожающе бросил инженер, не дослушав Турунду. Он поправил фуражку с лакированным козырьком и торопливо вышел из цеха.
– Шесть – ноль в нашу пользу, Вася! – выкрикнул Закаблук, как только захлопнулась скрипучая дверь за инженером.
– Слушай, ты, комсомолист! – подойдя к нему вплотную и обдавая водочным перегаром, прошамкал Кашкет. – Чего ты ко мне прилип? Язык у тебя сорочий, охотник ты тарахтеть всякое, только затея твоя ни к чему. Я скорее удавлюсь, чем здесь деньги получу. Несите их мне до машинки!
– Ну и не получай! Кланяться не будем! – поддержал Турунда. – Заводоуправление переведет их тебе в сберкассу.
– У меня нема книжки. Я не такой скопидом, как ты! – злобно кричал Кашкет.
– Вот и обзаведешься заодно книжечкой! А серчать тебе нечего. Кто у нас короли бракоделов? Разве не ты со своим напарником? – в упор выстрелил в Кашкета Турунда, поблескивая быстрыми глазами. – Ребята дело здесь пишут. Раз тебя на брак тянет – имей и очередь особую… А то выкатывайся из цеха на море – волокушу тягать. Авось там подфартит больше!
– Да что же это такое, а, братва? Зажимают рабочий класс, а вы молчите? – завопил Кашкет, ища поддержки у смеющихся литейщиков.
Но ни у кого он сочувствия не встретил. Понемногу все стали расходиться.
И тут неожиданно столик с ведомостями закрыла чья-то спина: у Закаблука получал деньги пожилой вагранщик Чучвара. Незадолго до получки он прогулял целый рабочий день на свадьбе у кума, в Матросской слободке. Музыка грохотала на той свадьбе так, что на косе было слышно, а Чучвара на следующий день ходил сонный. Теперь он решил, не делая шума, взять получку да убраться побыстрее с людских глаз, без лишнего позора.
– Почин есть! – громко сказал Коля Закаблук. – Кто следующий? Прошу поспешить.
И только теперь, впервые после шабаша, услышал я голос Тиктора. Молчаливый доселе и какой-то приунывший, Тиктор дернул Кашкета за руку и сказал:
