Схватив Женщину за воротник мундира, Франц попятился в кабину и нажал кнопку 32-го этажа. Безучастные к происходившему, двери медленно закрылись.
Кабина тронулась.
– На, – Таня протянула рацию.
– Откуда у тебя?
– Подобрала, когда охранник бросил.
Франц щелкнул переключателем, и в кабину ворвался истерический голос:
'…состояние полной боевой готовности! Повторяю: постам на всех этажах – состояние полной боевой готовности! Двое заключенных и захваченный ими заложник едут на подъемнике от 64-го этажа вверх. Предполагаемая цель – 32-ой этаж.
Повторяю: постам на всех этажах…'
Франц выключил рацию и положил ее на пол.
– Ну что… прощай, малыш? – он притянул Таню к себе, и та замерла, прижавшись к нему всем телом.
Кабина стала замедлять ход. Франц отстранился.
– Идите сюда, – приказал он Женщине.
– Нет! – истерически выкрикнула та, вжимаясь спиной в стену. Серые глаза ее засветились ужасом. – Нет!
Франц подтащил ее за руку к двери и поставил перед собой – разрыдавшись, Женщина перестала сопротивляться. Держа ладонь на ее плече, он чувствовал неровное биение сердца, пробивавшееся сквозь всхлипы.
Кабина остановилась, двери открылись. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: прорваться шансов нет. На площадке перед выходом из подъемника сыояли четыре черномундирных охранника с пистолетами наизготовку. Позади виднелись шесть-семь человек в белой униформе внутренней охраны.
Толкнув Женщину вперед и уперев дуло пистолета ей в бок, Франц вышел из кабины – три охранника попятились назад. Но четвертый остался на месте и поднял пистолет.
– Отойди, – хрипло сказал Франц.
– Считаю до трех, – лицо охранника покрывали крупные капли пота. – Если на три не бросишь пистолет и не отпустишь заложника – стреляю. Один…
– А тебе ее не жалко? – мотнув головой в сторону Женщины, еще более хрипло спросил Франц. – Я выстрелю на два с половиной.
– Давай, действуй. Заодно накажешь ее за ротозейство, – охранник истерически улыбнулся. – Я с тобой в переговоры не вступаю, падаль. Два…
Дуло нацеленного на них пистолета расширилось до размеров мира – отшатнувшись назад, Женщина вжалась в грудь Франца… биения их сердец смешались. Несвязные обрывки мыслей промелькнули в его голове – шансов не было, но что-то делать нужно было все равно.
Отшвырнув Женщину в сторону, Франц начал поднимать пистолет – но не успел: что-то сильно ударило ему в грудь, а потом в правое плечо. Его развернуло направо, а руку с пистолетом отбросило назад.
Он стал падать.
Третья пуля ударила в правое предплечье – и пистолет, вылетев из его пальцев, взвился высоко в воздух. Франц упал на пол. «Не стрелять!» – закричал кто-то.
На мгновение стало тихо.
А потом он услыхал Звук – будто кто-то нажал клавишу органа. Звук пошел крещендо, утопив в себе все остальное: крики людей, топот сапогов, неясное бормотание раций. Вдруг что-то оборвалось в горле Франца, и во рту стала появляться горячая вязкая жидкость.
Какие-то люди потащили его за ноги – так, что затылок волочился по полу, – но больно не было. Неотрывно слушая Звук, Франц с интересом следил за потолком. Иногда люди заглядывали ему в лицо: опухшие разинутые рожи, увенчивавшие черные или белые костюмы, или кто-то зеленоглазый – смутно знакомый, но почему-то с красной половиной лица. Но самый желанный и самый ненавистный, самый беспомощный и самый сильный, самый сероглазый – почему-то не появлялся.
В какой-то момент крики и суматоха стали пробиваться сквозь Звук, но затем утонули в нем опять, – и Франца бросили на странный желтый пол. Все, кроме зеленоглазого, куда-то делись, а желтый пол, заколебавшись под ними, полетел.
И в этот самый миг Звук оборвался на высшей точке фортиссимо и умолк.
– Почему ты не застрелил ее?
Раскинув руки и ноги, Франц лежал на полу едущего вверх Лифта. Рот его на три четверти заполняла кровь. При каждом вдохе неестественно острая боль пронизывала грудную клетку, остальных частей тела он не чувствовал.
– Я спрашиваю тебя, почему ты не застрелил эту гадину?
Таня стояла в противоположном углу кабины. Правую сторону ее лица заливала кровь, вытекавшая из длинной раны на скуле – где по ней чиркнула пуля.
Таня шагнула вперед и склонилась над Францем. Лицо ее (от полученной раны) оставалось неподвижным, создавая странное впечатление бесстрастности.
– Скажи мне, почему ты пожалел ее? Я тебя ненавижу! Ты слышишь? Ненавижу!
Ты знаешь, как она и ее подручный пытали меня? Что они сделали мне?
Кровь наполнила рот Франца почти доверху, но повернуть голову на бок и сплюнуть не было сил – еще немного, и он не сможет дышать. Он застонал.
Таня распрямилась, прижав кулаки к груди, а потом резким движением схватила себя за волосы.
– Господи! Что я говорю? – истерической скороговоркой выдохнула она. – Господи, Господи, Господи… – она опустилась на пол и села так, чтобы положить голову Франца к себе на колени. – Ты прости меня, малыш! Простишь?… Малыш, ты не умирай, пожалуйста, а?…
Он хотел успокоить ее, но вместо слов утешения изо рта хлынула кровь. В глазах начало темнеть, и, когда Лифт остановился, стало совсем темно. Франц услыхал гудение открывавшихся дверей, потом чей-то голос, но разобрать слова было невозможно.
ТРЕТИЙ ЯРУС
За окном шел дождь.
Низкая пелена серых туч обложила небо до самого горизонта, соединяясь там с красно-желтой шубой осеннего леса. Сквозь отмытое дождем до кристальной прозрачности окно Франц видел мокрый асфальт больничного двора, расчерченную на квадраты пустую автомобильную стоянку, размокшие газоны и прямую, как стрела, дорогу, уходившую ворота в лес. Два клена у входа в соседний корпус пламенели всеми оттенками красного цвета, опавшие листья окаймляли их слегка перекрывавшимися кругами. Ни одного человека видно не было.
Нажав кнопку на пульте у изголовья, Франц опустил подспинную половину кровати и откинулся на подушку – рана в груди отозвалась тупой болью. Потом нащупал на одеяле книжку (четвертый том «Войны и мира») и переложил на тумбочку: читать не хотелось. Он обвел глазами комнату: яркий свет, без единой соринки белый пол. На стене, между входной дверью и встроенным стенным шкафом – эстамп «Счастливого города параноиков» Дали, на противоположной стене – последняя танина картинка. Под «Городом параноиков» высилась металлическая этажерка, заставленная сверкающим медицинским оборудованием; четыре провода от нее тянулись к правой руке Франца, один – к розетке. Рядом с этажеркой стоял стул, слева у изголовья постели – тумбочка; и тот, и другая выкрашены успокаивающей глаз серой краской.
