— Пардон, мсье, — пробормотал король, отхлебнув кваску.
— Их Королевское Величество сконфужены, — принялся объяснять Жак. Все сделали высокоморальные всепонимающие лица. Булдаков традиционным жестом хряснул рюмку за Их Здоровье и другую За Их Любовь. Людовику стало совсем невмоготу и он глянул на шута умоляющим взглядом. Тот все понял, поскучнел, встал со стула и поднял отходную «на посошок».
— Позвольте поблагодарить вас за завтрак! — сказал он, выпив, — к сожалению, неотложные дела призывают нас во дворец.
— Блевать захотелось! — авторитетно заявил Мухин. Жак ему подмигнул.
Булдаков с супругой и Мухин проводили высоких гостей за ворота.
— Может вас все-таки подвести? — спросил Олег Палыч. Шут отрицательно замотал головой.
— Не надо. Тогда Их Величество будет совершенно не в состоянии принять вас сегодня вечером.
— Ну, что же! — сказала Светлана, — тогда до скорого!
— До скорого? — не понял шут.
— Увидимся вечером, — сказал подполковник.
Два гражданина Великого государства Франко влезли на своих лошадок и тронулись в направлении Дворца.
— Послушай, жена, — спросил Олег Палыч, — что-то я не въеду — гильотину же изобрели во время Великой революции, кажется, какой-то доктор…
— Угу! — ответила Светлана, — по некоторым сведеньям, на нем ее и опробовали. Не бери до головы. Чтобы изобрести гильотину вовсе не обязательно быть Ломоносовым. Вполне возможно, что здесь до этого додумались пораньше.
Глава 26.
— Смилуйтесь, Ваше Величество! — ломала в отчаянии руки принцесса Диана, — неужели вам все равно, за кого отдавать меня замуж? За какого-то варвара, о существовании которого вы позавчера еще и не подозревали!
— Сестра моя! — умоляюще проговорил Людовик, — зачем вы так! Я уже говорил, что этот брак очень необходим Франко. Почему вы уверены в том, что они варвары?
— Вы же сами говорили, что те, кто не изволит проживать в нашем королевстве — язычники и варвары!
— Ну, говорил, ну и что! Должен же король что-то говорить для поддержания духа нации, особенно, если в ней наблюдается упадок этого самого духа.
— А во что они одеты! Во что рядятся их женщины! И, к сожалению, только варвара не могла смутить моя внешность, мое проклятие!
Король обнял сестру и нежно поцеловал в лоб, стараясь не смотреть на папиллому.
— Диана, вы не правы! — нежно сказал он, — конечно, одеты они весьма странно, но что такое одежда? Всего-навсего, дань моде. Да, в их одежде мало роскоши, их мужчины не носят драгоценностей, исключая обручальные кольца, их женщины не одеты в такие пышные туалеты…
— Дитя мое, — отозвался шут, который до этого безмолвно чистил у камина ногти, — они другие. И, честно говоря, они мне нравятся больше, чем высокомерные бритты или чопорные испанцы.
— О боже! — зашептала на латыни принцесса, — чужой супруг, чужой народ, чужая цивилизация!
— Не все так плохо! — успокаивал ее Жак, — я уверен, Диана, что ты будешь через некоторое время благодарить нас с Людовиком, за то, что твой будущий супруг выбрал тебя, а не Анну.
— Вот бы и подсунули ему мою сестрицу! — закричала Диана, — у нее уже все сроки прошли! Так и умрет старой девой!
— Успокойтесь, сестра моя, — ласково сказал король, — рыцарь, которого вам выбрали в мужья, тоже жениться не хотел, но его заставили.
— Кстати! — хохотнул шут, — парень сказал сначала, что лучше удавится, чем такая сказка.
— Вот и пусть давится! — топнула ножкой принцесса.
Король, который до этого беспокойно передвигался по комнате, остановился напротив окна, глянул на первые снежинки, что кружились в воздухе, набрался решительности и повернулся к сестре.
— Вот что, дорогая Диана! Нравится это вам или нет, но через четыре часа вы будете обручены. Таково мое желание. Вы хорошо поняли?
— Да, сир! — прошептала принцесса, опустив голову, — я помню, что принцессы — разменные монеты королевства.
— Самые главные разменные монеты! — уточнил шут, — от которых зависит благосостояние всего королевства.
— Можете идти прихорашиваться! — отчеканил король. Диана посмотрела на него глазами несправедливо обиженной собаки и, еще раз присев в реверансе, устремилась вон из кабинета.
В тот момент когда она выходила, навстречу ей вошел принц Генрих.
— Ха-ха! — заржал он, услыхав последнюю фразу короля, — неужто, брат мой, вы решили выдать замуж нашу красавицу?
— Вы совершенно правы принц! — холодно отвечал Людовик, недолюбливавший своего среднего брата. Впрочем, брат ему отвечал взаимностью.
— Забавно! — воскликнул Генрих, — и кто же тот счастливец, попросивший ее руки?
— Энрико! — поддразнил его прононс шут, — счастлив будешь ты, когда тебя оженят на дочери какого-нибудь Рагнара или Сигурда.
— Заткнись, шут! — завопил принц, в гневе хватаясь за плеть, висевшую у него на поясе.
— Генрих! — повысил голос король, — вы забываете, что на шута гневаться нельзя — это дурной тон.
— Пусть он меня не трогает!
— Ярость — не самое лучшее качество человека, — наставительно произнес Людовик.
— Ладно, — буркнул Генрих, — живи, лошадиная задница! А в чем причина столь несчастного вида моей драгоценной сестренки?
Король бросил взгляд на шута и почесал переносицу:
— Я хочу скрепить браком наш союз с Белой Русью…
— С кем? — нарушил все правила этикета брат, — с этими варварами! Я вполне понимаю Диану!
— Генрих, вы глупец! — вспылил Людовик, — я порой не понимаю, чем вы руководствуетесь, делая свои слабоумные замечания, чем думаете, когда перебиваете своего короля!
— Идиот, воистину! — донесся голос шута, который лениво развалившись в кресле, грел у камина свои богатырские пятки, — я тебе, Людовик, потом объясню, каким местом обычно думают принцы крови.
Генрих побагровел. Людовик, не обращая на это внимания, продолжал:
— Мало того, что вы перебиваете короля («и шута», — пробурчал тихонько Жак), осмеливаетесь критиковать его решения, хотя сами с трудом ориентируетесь в собственных пошлых мыслях, вы еще называете варварами людей, которые превосходят вас в уме настолько, насколько вы превосходите поедаемую вами устрицу… — король задохнулся от возмущения.
— Энрико! — посоветовал шут трагическим шепотом, я бы на твоем месте тихонечко смылся куда- нибудь в Персию годиков на шесть, пока не сослали на остров святой Елены…
Но Генрих остался стоять упрямо скрестив руки на груди. Людовик тем временем отдышался и продолжал уже более спокойным тоном:
— Вот что, мой дорогой братец. Бог тому свидетель, что я долго терпел ваши выходки. Сейчас вы отправитесь в Орлеан и проведете там ровно один год без права покинуть его стен. На досуге, который у
