– Не понимаю, как ты вылезешь из долгов. Подсчитай свои расходы, Линда. Может, лучше забудем о пианино, а?
– Никогда, – твердо сказала Линда. – Меня не волнует, сколько оно стоит. Пианино – это капиталовложение жизни, и оно ценно этим.
Она была в неистовстве от возбуждения, когда они приехали в Верхний город к кинозалу Штейнвея, и помогала, и вертелась у него под ногами. Ближе к вечеру, напрягая мускулы и нарушая тишину Пятой Авеню, они водрузили пианино на приготовленное место в гостиной Линды. Майо в последний раз толкнул его, чтобы убедиться, что оно прочно стоит на ножках, и, обессиленный, опустился на пол.
– Линда! – простонал он. – Мне было бы легче идти на юг пешком.
– Джим! – Линда подбежала к нему и стала пылко обнимать. – Джим, ты ангел. С тобой все в порядке?
– Да, – проворчал он. – Отпусти меня, Линда, я не могу дышать.
– Мне даже нечем как следует тебя отблагодарить. Я мечтала об этом целую вечность. Не знаю, что смогу сделать, чтобы отплатить тебе. Все, что ты хочешь, только назови!
– Ладно, – сказал он, – ты уже подстригла меня.
– Я серьезно.
– Разве ты не научишь меня управлять машиной?
– Конечно. Как можно быстрее. Это, по крайней мере, я могу сделать.
Она села на стул, не отрывая глаз от пианино.
– Не делай много шума из ничего, – сказал он, с трудом поднимаясь на ноги. Он сел перед клавишами, смущенно улыбнулся Линде через плечо и, спотыкаясь, стал наигрывать менуэт.
Линда затаила дыхание и сидела, выпрямившись.
– Так ты играешь? – прошептала она.
– Чуть-чуть. В детстве я брал уроки музыки.
– Ты умеешь читать ноты?
– Когда-то умел.
– Можешь научить меня?
– Я думаю, да, только это трудно. Постой, есть еще одна пьеска, которую я умею играть.
И он принялся мучить «Шелест весны». Из-за расстроенного инструмента и его ошибок это было ужасно.
– Прекрасно, – вздохнула Линда. – Просто чудесно.
Она уставилась ему в спину, на ее лице появилось выражение решительности. Она поднялась, медленно подошла к Майо и положила руки ему на плечи.
– Что? – Он поднял глаза.
– Ничего, – ответила Линда. – Практикуйся пока на пианино, а я пойду готовить ужин.
Но весь вечер она была так рассеяна, что заставила Майо нервничать. Он рано украдкой ускользнул в кровать.
Еще не было трех часов дня, когда они, наконец, разыскали автомобиль в рабочем состоянии. Правда, это был не «кадиллак», а «шеви» с закрытым кузовом, потому что Майо не понравилась идея подвергаться превратностям погоды. Они выехали из гаража на Десятой Авеню и вернулись в Восточный район, где Линда больше чувствовала себя дома. Она привыкла, что границы ее мира простираются от Пятой Авеню до Третьей и от Сорок Второй стрит до Восемьдесят Шестой. Вне этих пределов ей было неуютно.
Она передала Майо руль и позволила ему ползать по Пятой и Мэдисон, учась трогаться с места и останавливаться. Пять раз он стукался бортами, одиннадцать раз глох и даже въехал раз задом в витрину, которая, к счастью, была без стекла. Он разнервничался до дрожи в руках.
– Это действительно трудно, – пожаловался он.
– Вопрос практики, – успокоила она его. – Не спеши. Я обещаю, что ты приобретешь опыт, если позанимаешься месяц.
– Целый месяц?!
– Ты говорил, что с трудом обучаешься, не так ли? Вини не меня. Остановись-ка здесь на минутку.
Он заставил «шеви» остановиться.
– Подожди меня.
– Ты куда?
– Сюрприз.
Она вбежала в магазин и провела там полчаса. Когда она появилась снова, то была нагружена черными футлярчиками величиной с карандаш, жемчужным ожерельем и театральными туфельками на высоких каблуках. Волосы ее были уложены в новую прическу. Майо с изумлением смотрел, как она садится в машину.
– Что все это значит? – спросил он.
– Часть сюрприза. Рули на восток на Пятьдесят Вторую стрит.
Он с трудом тронулся с места и поехал на восток.
– Зачем ты переоделась в вечернее платье?
– Это платье для коктейля.
– Для чего?
– Для того, куда мы едем… Осторожно, Джим!
Она схватила руль и едва успела отвернуть от разбитой вдребезги мусоровозки.
– Приглашаю тебя в знаменитый ресторан.
– Есть?
– Нет, глупый, пить. Ты мой гость и я должна тебя развлекать. Теперь налево. Найди, где тут можно поставить машину.
Затормозил он отвратительно. Когда они вышли из машины, Майо остановился и начал старательно принюхиваться.
– Что это за запах? – спросил он.
– Какой запах?
– Сладковатый какой-то.
– Это мои духи.
– Нет, это что-то в воздухе, сладковатое и удушливое. Я когда-то встречался с таким запахом, но не могу вспомнить, где.
– Не бери в голову. Пойдем.
Она ввела его в ресторан.
– Сюда пускают только в галстуках, – прошептала она, – но, может быть, нам удастся обойтись без него.
На Майо не произвел впечатления ресторанный дизайн, он он был зачарован висящими в баре портретами знаменитостей. Он провел несколько минут, обжигая спичками пальцы, чтобы полюбоваться на Мел Аллен, Реда Бербери, Кази Стиггинса, Фрэнка Гиффорда и Рокки Марциано. Когда Линда, наконец, вернулась из кухни с горящей свечой, он нетерпеливо повернулся к ней.
– Ты раньше встречала здесь этих телезвезд? – спросил он.
– Да. Так как насчет выпивки?
– Конечно, конечно. Но мне бы хотелось немного поговорить о них.
Он подвел ее к табурету перед стойкой бара, сдул пыль и галантно помог ей усесться. Затем он перепрыгнул через стойку, вытащил носовой платок и профессионально навел на красное дерево глянец.
– Это моя профессия, – ухмыльнулся он и принял дружелюбно-безликое выражение бармена. – Добрый вечер, мадам. Приятная ночь. Что желаете?
– Боже, у меня в магазине был сегодня бурный день. Сухой «мартини». Лучше двойной.
