особого режима. Его послали в Ташкент в 1949 г., но уже через пару недель он оказался в Братске. В июне или июле 1950 г. (согласно Цихоцкому — в 1951 г.) были собраны 300 заключенных для транспортировки в Магадан. Среди них были, в частности, Рауль Валленберг и Ковальский. Они ехали в одном вагоне до бухты Ванино, где Валленберг заболел и оказался в тюремной больнице. Ковальский доехал до Магадана и возвратился в Польшу в 1956 г. Бай и Ковальский встретились вновь в 1989 г. на собрании солдат польской Армии Крайовой.
Некоторые рассмотренные свидетельства требуют дополнительных поисков. Это относится и к возможности того, что Рауль Валленберг мог оказаться в закрытом психиатрическом учреждении. Совершенно естественно, что при отсутствии веских доказательств о судьбе Рауля Валленберга очень трудно поставить точку в подобных поисках.
XIII
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ
На этой стадии разумно попытаться дать более связанные заключительные рассуждения на основе доступной информации. Речь идет о двух возможных основных гипотезах с многочисленными вариантами, но следует еще раз подчеркнуть значительное число сомнительных факторов. Первая гипотеза исходит из того, что Рауль Валленберг умер в июле 1947 г. и что в таком случае с наибольшей вероятностью можно говорить о неестественной смерти. Вторая гипотеза состоит в том, что он был «упрятан» или где-то изолирован, так что не мог вступать в непосредственный контакт с другими заключенными; возможно, его скрывали (под другой фамилией или номером). Можно сказать, что приведенные ниже рассуждения поддерживают как первую, так и вторую гипотезы.
Наша исходная точка состоит в том, что Сталин приказал или, во всяком случае, дал согласие арестовать Рауля Валленберга. Это означает, что его подчиненные вряд ли могли осмелиться самостоятельно принять решения или меры, определявшие судьбу Рауля Валленберга. Первоначальные возможные причины ареста были указаны в предыдущих разделах. Решение об аресте вовсе не должно было основываться на таком многогранном или глубоком анализе, какой был дан в гипотезах, приведенных в этом отчете. Отнюдь не обязательно, чтобы причины оставались неизменными в течение всего периода; напротив, они могли меняться. Согласно допросам весной 1945 г., в начале пребывания Рауля Валленберга в тюрьме, судя по всему, преобладали обвинения в шпионаже; вероятно, проверялись также сведения о его деятельности в Будапеште, хотя вряд ли Рауль Валленберг по этому пункту оказался заподозренным в большей степени, чем большинство других членов шведской миссии, притом что лишь он один (кроме Томсена) был доставлен в Москву. Затем становится все очевиднее, что Сталин (или, во всяком случае, советское руководство) имел особые причины задерживать шведского дипломата. Ведь его допрашивали очень редко и слишком недолго. Как сообщается, ведущий допрос весной 1947 г. сказал, что его дело является политическим и поэтому он никогда не предстанет перед судом. Судя по всему, первоначальный тайный умысел мог заключаться и в том, что Рауля Валленберга могли использовать для обмена или, иначе, выдать в обмен на компенсацию. Трудно оценить значение различных мотивов большой политики. Вместе с тем дело вполне могло обстоять и так, что Сталин не хотел спешить с принятием решения, что он не давал никаких указаний или в МГБ не были уверены в правильности толкования сталинских намерений, а поэтому «Абакумов и компания» должны были выжидать. Не было такого, чтобы Сталина «натолкнули» на этот вопрос или напомнили об этом. Что-либо подобное было немыслимо. В противном случае этот вопрос достаточно подробно обсуждался бы до и после беседы Седерблума со Сталиным.
Одновременно Министерство иностранных дел оказалось под усилившимся давлением в результате обращений шведской стороны. От Абакумова и МГБ требовали ускорить ответ. На рубеже 1946-го и 1947 гг. занимавшимся этим делом сотрудникам МИД — а это был очень узкий круг — стало очевидно, что Рауль Валленберг действительно задержан МГБ, хотя они наверняка узнали об этом раньше. Тогда у них и появляется мысль о том, что можно сообщить Швеции, что, судя по всему, Рауль Валленберг погиб во время последних боев за Будапешт. Им очень помогли настойчиво повторяемые высказывания Седерблума аналогичного содержания, которые, между прочим, должны были смущать советские власти, как и отказ шведской стороны серьезно отнестись к требованиям советской стороны о выдаче советских граждан, находившихся в Швеции (в некоторых случаях они выдвигались в связи со шведскими предложениями о Рауле Валленберге), а также заявление Эрландера Чернышеву в 1946 г. о том, что подобные вопросы (выдача Грановского) не должны влиять на взаимные отношения.
Из внутренних документов МИД создается впечатление, что даже Молотов ранее не знал о пребывании Рауля Валленберга в СССР, за исключением того, что он был ознакомлен с сообщением Деканозова от 16 января 1945 г. Однако, как уже сказано, слишком невероятно, чтобы дело обстояло так. Во-первых, речь шла об арестованном иностранном дипломате, во-вторых, Молотов по-прежнему занимал очень сильные позиции, и мы знаем, что Абакумов обратился к нему по вопросу о швейцарских дипломатах. Кроме того, настолько важное дело должно было обсуждаться в ближайшем окружении Сталина. Очевидно, однако, что свои знания Молотов сохранял при себе и не делился ими с сотрудниками. Однако следует указать, что рассуждения в этом разделе изменились бы мало, если бы Молотов был не в курсе дела до 1947 г.
Согласно документам в архиве Министерства иностранных дел СССР, весной 1947 г. интенсифицировалась подготовка к решению дела. МГБ обещало предоставить Молотову доклад о причинах задержания и выдвинуть предложения для принятия мер. Однако представление этого доклада откладывается на несколько месяцев, и мы ничего не знаем о причинах задержки. Вероятно, ожидали решения Сталина или хотя бы какого-либо сигнала от него. В мае Вышинский потерял терпение из-за того, что нет никакого решения и соответственно ответа шведам, и поэтому попросил Молотова обязать Абакумова представить отчет и предложения по ликвидации дела. Молотов также дает указание Абакумову представить ему отчет. В начале июля Вышинский в письме Абакумову предлагает, как может выглядеть отчет и соответственно ответ Швеции: все склоняются скорее к ответу, согласно которому Рауль Валленберг погиб в Будапеште. На практике это означает, что Рауля Валленберга надо устранить тем или иным способом (включая возможную изоляцию). Мы не знаем, содержит ли письмо Абакумова Молотову от 17 июля ответ о том, что это произошло. Однако то, что решение принято, видно прежде всего из допросов сокамерников, их изоляции и смерти Рёдля и Лангфельдера в течение нескольких месяцев. Так же, как и фактическая казнь (если Валленберг умер в июле 1947 г.); вероятно, что он скончался вследствие грубого обращения или что-то пошло не так, как было предусмотрено (такой поворот событий был бы лучшим объяснением рапорта Смольцова).
Почему же не смогли сделать признания, что Рауль Валленберг находился в СССР, и затем передать его Швеции? Почему были вынуждены принять иное решение о его дальнейшей судьбе (если только не произошел незапланированный несчастный случай)? Во-первых, Сталину не очень импонировал Рауль Валленберг и его гуманитарный вклад: наступило время усиления антисемитской кампании Сталина. Во-вторых, Швеция, если советская сторона намеревалась использовать Рауля Валленберга в качестве заложника для обмена, никак не отреагировала, — наоборот, ее посланник в Москве раз за разом повторял, что Валленберг наверняка погиб в Венгрии. Если теперь сказать резче, Швеция действовала в определенной мере так, будто у нее не было желания освободить Рауля Валленберга, или посылала двусмысленные сигналы; во всяком случае, у Москвы могло создаться такое впечатление. В советской внешней политике двусмысленные сигналы были весьма распространенными: по официальным каналам передавались декларативные заявления, а по неофициальным выражалась более взвешенная позиция.
В-третьих, в создавшемся положении было бы очень неловко сообщать шведам, что да, Рауль Валленберг действительно находился у нас в заключении все это время. То, что сам Рауль Валленберг мог бы рассказать после освобождения, было бы от начала до конца разоблачительным и четко показало бы, что не могло быть и речи об ошибке или недосмотре. Например, нельзя было бы утверждать, будто его нашли в каком-либо отдаленном лагере после продолжительных новых поисков. Далее, представляется, по
