Ужин был посвящен исключительно кулинарным удовольствиям, изысканному вину и малозначительному светскому разговору, но последовавшее Эйхман, по-видимому, проглотил с трудом. Двое немцев в сопровождении троих шведов перешли в гостиную и приступили к кофе. Валленберг погасил свет и раздвинул шторы на окнах, выходивших на восточную сторону. «Эффект это произвело поразительный, — вспоминал Карлссон позднее. — Весь горизонт полыхал красным огнем от канонады тысяч орудий. Это русские наступали на Будапешт». Берг описывает, что происходило потом: «Валленберг, не собиравшийся вести с Эйхманом переговоры, начал говорить о нацизме и о вероятном исходе войны. Он бесстрашно и блестяще при помощи одних только логических аргументов разобрал на винтики всю доктрину нацизма и предсказал полное поражение ее адептов. Наверное, подобного рода речи, исходящие из уст шведа, находящегося далеко от дома и во многом зависящего от расположения к нему его могущественного немецкого оппонента, прозвучали для слушателей непривычно. Но Валленберг всегда поступал именно так. Я думаю, он не столько излагал перед Эйхманом свои взгляды, сколько хотел сделать ему своего рода предупреждение, что самым лучшим для него исходом было бы немедленное прекращение депортаций и уничтожения венгерских евреев. Эйхман едва скрывал свое удивление. Валленберг посмел нападать на него и критиковать фюрера? Но, похоже, он скоро понял, что его аргументы звучали слабо. Пропагандистские клише в сравнении с ясными доводами Валленберга казались пустопорожними. Наконец, Эйхман сказал: «Вы правы, герр Валленберг, я признаю это. Впрочем, я никогда не верил в нацизм как в учение. Зато он дал мне власть и богатство. Я знаю, что скоро моя приятная жизнь здесь закончится. Мои самолеты перестанут доставлять мне женщин и вино из Парижа и деликатесы с Востока. Мои лошади и собаки, моя роскошная квартира здесь, в Будапеште, отойдут к русским, а меня как офицера СС пристрелят на месте.
Мне некуда бежать, но, если я буду исполнять приказы из Берлина и жестко осуществлять данные мне полномочия, я смогу еще на некоторое время продлить для себя этот образ жизни. И я хочу предупредить вас, герр Валленберг, что сделаю все возможное, чтобы остановить вас. Если я сочту необходимым вас устранить, ваш шведский дипломатический паспорт мне помехой не будет. Случайности происходят даже с дипломатами из нейтральных стран».
С этими словами Эйхман встал, чтобы откланяться. Он не выказывал внешних признаков злобы. С невозмутимой вежливостью хорошо вышколенного немца он попрощался с Раулем и поблагодарил нас всех за особо приятный вечер. Возможно, своей прямолинейной атакой на него Рауль ничего не выиграл, но иногда откровенный разговор с офицером СС может доставить большое удовольствие даже для шведа».
ГЛАВА 9
Валленберг привлекал к сотрудничеству или покупал помощь многих людей, и в тех случаях, когда это было возможно, координировал свои действия с аналогичными, предпринимаемыми другими лицами — такими, например, как швейцарский консул Шарль Лютц или представитель Шведского Красного Креста Вальдемар Ланглет. И все же, наверное, наиболее плодотворно он работал с бесконечно изобретательным и дерзким Ласло Самоши, евреем, которому на последнем этапе осады венгерской столицы поистине фантастическим образом удалось стать de facto послом франкистской Испании в Будапеште.
Самоши был состоятельным молодым будапештским торговцем недвижимостью. До немецкой интервенции в марте 1944 года он предусмотрительно продал ценный участок земли в деловой части города, выручив от сделки значительную сумму в 100 000 пенгё (хорошая месячная зарплата служащего среднего класса составляла тогда приблизительно 1000 пенгё), и держал ее при себе наличными на случай необходимости. Когда правительство Стояи ввело свои драконовские меры против евреев, Самоши приобрел для себя, своей жены и их двоих маленьких детей поддельные документы, после чего они всей семьей растворились среди населения.
В течение некоторого времени, выдавая себя за беженцев с оккупированных русскими территорий, они меняли одно место жительства за другим. Наконец, после путча Салаши, Самоши решил, что им пора где-нибудь осесть. В это время под номинальным патронажем Международного Красного Креста в городе открылось несколько детских домов для беспризорных или осиротевших детей еврейских родителей. Самоши с семьей отправился в один из таких домов, где его жена предложила присматривать за детьми. «Что до меня, — вспоминает Самоши, — то я решил задержаться там на день или два, чтобы посмотреть, как складываются дела у жены и детей на новом месте». Но уже в первый вечер, проведенный в детском доме, Самоши увидел то, что убедило его остаться. В своих неопубликованных мемуарах он пишет: «В тот день персонал детского дома собрался на совещание, где обсуждались педагогические принципы, которых следует придерживаться в сложившейся обстановке. Многие дети страдали от истощения и педикулеза, в доме отсутствовали такие элементарные предметы первой необходимости, как кастрюли и тарелки, тем не менее главной темой дискуссий были чисто теоретические образовательные проблемы.
Я понял, что должен заняться неотложными для детей нуждами. Потом руководство детского дома могло воспитывать детей по любой методике — если, конечно, нилашисты и нацисты им это позволили бы».
К тому времени свободное передвижение евреев по городу было уже запрещено; евреям позволялось выходить из дома только на час, в течение которого их суетящиеся, испуганные фигурки метались в поисках продуктов и других предметов первой необходимости. Благодаря недюжинному хладнокровию и безупречной арийской внешности Самоши передвигался по городу совершенно свободно. На следующее же утро он направился к оптовому торговцу и приобрел у него за свой счет тарелки, столовые приборы, мыло, свечи, средства для борьбы со вшами и все прочее, в чем дети нуждались. «Быстрые и эффективные действия, проведенные без предварительных согласований на совещаниях, очевидно, руководство детского дома заинтересовали, — рассказывает Самоши. — А потом, как мне кажется, мне даже удалось убедить их, что целью данного учреждения является не обеспечение безопасности обслуживающего персонала, своей численностью не уступавшего подопечным, или обсуждение вопросов педагогики, а спасение как можно большего числа детей».
Результаты работы Самоши в детском доме на улице Доб были скоро замечены в осуществлявшем общую опеку над еврейскими детьми-сиротами Отделе А организации Международного Красного Креста. Они предложили Самоши работать на них. Официальный представитель МКК в Будапеште Фредрик Борн не располагал для работы с детьми ни достаточными денежными средствами, ни необходимым штатом сотрудников. Поэтому он с радостью перепоручил Отдел А заботам евреев-подпольщиков, которых возглавлял тогда Отто Комой, сионистский лидер. Комой был связан также с другой подпольной сионистской ячейкой, занимавшейся изготовлением безупречных нееврейских документов и паспортов иностранных государств. В числе прочих документов подпольщики пытались подделывать и паспорта, выдаваемые Валленбергом, но, скоро обнаружив, что в их исполнении шведские паспорта не выглядят убедительно, полностью переключились на подделку швейцарских Schutzpasse, которые выпускали в большом количестве [39].
У Самоши имелась пишущая машинка с точно таким же шрифтом, каким печатались швейцарские паспорта. Он с женой узнавали у приводимых в дом детей имена их родителей, которых перед депортацией обычно сгоняли на территорию большого кирпичного завода на окраине города. Узнав имена, они впечатывали их в паспорта. Затем, вооружившись удостоверением МКК, Самоши отправлялся на кирпичный завод, где снимал с железнодорожных составов своих «протеже». Как раз во время одной из таких вылазок он и познакомился с Валленбергом, занимавшимся тем же. «Он показался мне довольно тихим, спокойным и мягким человеком, в нем были даже черты некоторой женственности, — вспоминал потом Самоши. — Скоро я убедился, насколько обманчивым может быть первое впечатление». Когда в начале ноября 1944 года начались первые «марши смерти», Самоши установил еще один полезный контакт — с Золтаном
