и гестапо, а также участвовал в подготовке советской стороны на Нюрнбергском процессе. Вызовы на допросы регистрировались в специальном журнале допросов с указанием фамилии ведущего допрос и расписки о доставке. Однако представляется, что иногда высокопоставленные руководители указывались в журнале под фамилиями подчиненного или переводчика. Видимо, это прежде всего относится к случаям, когда сам министр госбезопасности вел допрос. Как правило, составлялся протокол допроса, но нередко давался приказ этого не делать.
Рабочая группа смогла опросить многих младших должностных лиц отдела Карташова, в том числе двух лучших переводчиков с немецкого языка, которым обычно давали ответственные задания, например переводить самому министру госбезопасности Абакумову, когда тот вел допрос заключенного. Удалось получить некоторые сведения в связи с Раулем Валленбергом, но ничего такого, что могло бы иметь решающее значение для раскрытия тайны. Тот переводчик/оперативный уполномоченный, который, согласно записям журналов допросов, должен был дважды допрашивать Рауля Валленберга, сказал, что не помнит этого допроса. Многие из опрошенных рабочей группой имели отличную память на многие обстоятельства, но их воспоминания по мере приближения к основному вопросу становились гораздо менее четкими. Однако группа заслушала переводчика, который был вызван из другого отдела и, по его словам, участвовал в допросе Рауля Валленберга весной 1947 г.
Важнейшей причиной того, что по результатам этих опросов не удалось узнать ничего нового, была существовавшая тогда очень жесткая трудовая дисциплина: все сотрудники были обязаны выполнять исключительно свои собственные рабочие задания и не интересоваться делами коллег. Дух сталинского времени и строгая лояльность по отношению к органам госбезопасности оставили следы, которые заметны до сих пор.
Когда в 1946 г. Смерш был ликвидирован, отдел Карташова был передан в МГБ, которым по- прежнему руководил Абакумов, и стал там четвертым отделом в 3-м Главном управлении. Через год дела о важных иностранных военнопленных были переданы в следственный отдел по особо важным делам, а затем в следственный отдел 2-го Главного управления (контрразведка) МГБ/КГБ, где они и остались. Рабочая группа заслушала нескольких сотрудников, работавших в этом отделе в 50-х годах и знавших о деле Рауля Валленберга. Однако никто из них не имел полноценного представления о его судьбе. Об этом знали, вероятно, только высшие должностные лица, но даже на этом уровне эти знания со временем исчезли.
Смерш и МГБ очень строго охраняли свои секреты, особенно от Министерства иностранных дел, которое лишь на рубеже 1946-1947 гг. получило неофициальное подтверждение, что Рауль Валленберг находится в тюрьме (хотя сам Молотов мог знать об этом с самого начала). Судя по имеющейся информации, служба внешней разведки (Первое главное управление — ПГУ) не была причастна к аресту шведского дипломата. Однако есть серьезные подозрения, что ПГУ должно было передать информацию, которая могла бы способствовать принятию решения о его аресте, прежде всего от резидентуры в Стокгольме, но, вероятно, также от агентов в Будапеште. На письменные запросы в СВР был дан ответ, что каких-либо подобных материалов в архиве нет. Некоторые лица также утверждают, что ПГУ пыталось уговорить Смерш/МГБ (Абакумова) передать им Рауля Валленберга для его вербовки.
У министра Абакумова было четыре заместителя, одного из которых в 1991 г. удалось опросить (тогда ему было свыше 90 лет). К сожалению, он мало что смог добавить о деле Рауля Валленберга, поскольку отвечал за военную контрразведку (т.е. слежку за личным составом вооруженных сил). Он отметил также, что отдел Карташова работал под непосредственным контролем Абакумова без каких-либо посредников.
Важные иностранные военнопленные во время следствия и на более поздних этапах помещались, как правило, в московские тюрьмы — Лубянскую, Лефортовскую (для которой была характерна стадия предварительного заключения), а также Бутырскую. Во Владимирскую тюрьму, находившуюся за пределами Москвы, заключенные попадали только после вынесения приговора, за исключением некоторых заключенных, содержавшихся под номерами и поступивших во Владимир еще до вынесения им приговора. Большинство важных военнопленных были осуждены не ранее 1950— 1951 гг. Тогда было принято решение, что все военнопленные должны быть осуждены. Некоторых охранников и медицинских служащих из упомянутых выше тюрем в Москве и Владимире удалось опросить, но, к сожалению, среди них не было никого из руководителей. Лишь один-два человека с уверенностью вспомнили Рауля Валленберга. В тюрьмах также соблюдались строгие правила, и каждый служащий располагал весьма ограниченными данными, не позволявшими составить целостную картину о заключенном, его идентификации или его положении. Однако система была несовершенной, и человеческий фактор иногда приводил к тому, что персонал узнавал о важных заключенных больше, чем следовало. Лубянская тюрьма имела самое важное значение и вместе с тем самый мягкий режим. Ее начальник Миронов непосредственно и лично подчинялся Абакумову и только ему должен был докладывать обо всех вопросах, касающихся Лубянской тюрьмы.
В Лефортовской тюрьме положение было намного хуже, и, видимо, к иностранным заключенным также применялись определенные психические пытки: звуком (звуки голосов, исходящие из громкоговорителей), светом; некоторые заключенные упоминали вероятное использование медикаментов. В некоторых случаях нельзя исключать и физических пыток (обычных для советских заключенных), но их, как правило, не следовало применять. Видимо, система с использованием провокаторов и микрофонов в камерах была распространена повсюду.
Можно также отметить существование системы, при которой наиболее важные заключенные обозначались только номером. Это делалось прежде всего для того, чтобы тюремный персонал не мог их идентифицировать. В качестве примера можно привести сына Сталина Василия. Для этих заключенных правила были особенно строгими. Охранникам было строго запрещено вести с ними разговоры. Однако Рауль Валленберг в 1945-1947 гг. находился в заключении под собственной фамилией, хотя уровень секретности вокруг него был высоким.
V
РАУЛЬ ВАЛЛЕНБЕРГ В БУДАПЕШТЕ
Для шведско-российской рабочей группы не было первоочередной задачей изучать во всех подробностях деятельность Рауля Валленберга в Будапеште — сверх того объема, который был важен для его последующей судьбы. Очень мало появилось также информации, которая не была известна раньше. Это не означает, что продолжение поисков в некоторых архивах не может пролить дополнительного света на события в Будапеште. В любом случае для целостности данного отчета необходимо кратко повторить сведения о происходившем в Будапеште и о предпосылках задания Валленберга.
ПРЕДПОСЫЛКИ ЗАДАНИЯ РАУЛЯ ВАЛЛЕНБЕРГА
Вянваре 1944 г. президент Рузвельт решил создать так называемое Управление по делам военных беженцев — УВБ. Оно вошло в исполнительный отдел президента и возглавлялось министрами финансов, обороны и иностранных дел. Первым исполнительным директором стал Джон Пель. Задачей управления была борьба с попытками нацистов истребить группы населения по причине их расы, религии или политических убеждений, т.е. их целью было спасти как можно больше людей, которым угрожала опасность, прежде всего евреев, в оккупированной части Европы. Американская сторона вступила в контакт со многими правительствами и организациями, например с Центральным объединением профсоюзов Швеции, попросив их о помощи в получении дополнительной информации о положении беженцев, а также организации аппарата по их спасению. Таким образом, проект спасения евреев в Венгрии, хотя он и стал наиболее впечатляющим, был лишь одной из полдюжины похожих операций. Всемирный еврейский конгресс (ВЕК) также принял в этом участие и связался с главным раввином Стокгольма Маркусом Эренпрейсом, предложив ему найти подходящего человека, который возглавил бы кампанию по спасению
