— Не знаю… В гостиницу…
Наступает пауза. Птичка готова. Она мне здорово удалась.
Бумажная птичка на десять тысяч франков.
— Разве я не имею права играть со своими деньгами?
— Ну да… ну да…
Кладу птичку ей на бедро.
— Держи! Это тебе…
Она не решается к ней прикоснуться. Краска на лице сменяется бледностью. Деваха пристально смотрит на меня. Даже ресницы не шевелятся.
— С какой стати? — глухим голосом спрашивает она.
— Нам хочется, чтобы ты провела несколько часов в лучшем отеле, в самом дорогом и красивом номере, с ванной, чтобы вымыть твоего пропахшего потом парня. Нам охота, чтобы ты перепихнулась с ним на просторной кровати. Чтобы вам принесли шампанского на серебряном подносе. Чтобы вы выпили его, лежа в кроватке. Нравится?
Она бестолково что-то кудахчет, вроде «да».
— Вот и ладушки, — говорю. — Но деньги надо заработать!
Страх снова охватывает ее.
— Каким образом? — спрашивает.
— Лично я был бы не против, чтобы ты дала пососать сиську моему другу. Он очень любит молоко. Я уверен, что это доставит ему удовольствие. Верно, Пьеро?
— Ну…
— Тогда за работу, старина!
Тот не очень решительно поднимается. Деваха пятится на сиденье, словно перед ней змея. Пьеро встает у нее между коленями и начинает расстегивать блузку. Та бурно дышит. Он расстегивает пуговички одну за другой. Появляются кружева. Особого рода лифчик, который застегивается спереди. Пьеро же ищет застежку сзади. И ничего не находя, начинает нервничать. К счастью, деваха догадывается ему помочь. У обоих дрожат пальцы. И вот перед ним две полные молока груди. Пьеро тихо склоняется над шишечкой соска и с наслаждением вдыхает его запах. А затем начинает сосать, все быстрее и быстрее. Деваха все более возбуждается, шепчет «нет, нет, нет», треплет своими капризными руками его шевелюру! А Пьер тем временем уже залез ей под юбку. Та неловко помогает ему.
Но вдруг он останавливается, отступает, замирает на месте и опускает голову.
— Что с тобой? — спрашиваю.
Он поворачивает ко мне растерянное лицо и говорит:
— Жан-Клод! У меня не стоит!
— Зато у меня за двоих!
Я веселюсь, как сумасшедший.
Деваха, натурально, ничего не понимает. Сидит с открытой грудью и голыми бедрами. Она ждет продолжения. А тут, как назло, поезд начинает тормозить и подходит к перрону.
— Господи! — кричит молодая мать. — Мне здесь сходить!
Она мигом водворяет на место свои сиськи, кое-как застегивает пуговки, хватает вещички, новорожденного, который, проснувшись, начинает реветь, и со всех ног устремляется к двери. В эту минуту поезд останавливается.
Мы надрываемся от смеха. Выскочив на перрон, она бросается на шею очкарику в хаки.
— Вот счастливчик! — говорю. — Сам не знает, какое его ждет удовольствие. Мы хорошо разогрели его телку!
Пьеро зловеще молчит, все еще стоя на коленях перед пустой скамейкой.
— Не волнуйся, — говорю. — Это нервное. Все образуется.
Поезд отходит. Снимаем обувь и вытягиваемся каждый на своей скамье. Кайфуем одни в пустом купе. Стук колес убаюкивает.
— За бабки они на все готовы, — говорит Пьеро.
— Это что, открытие для тебя?
— Обожди. Я не говорю о девахе с сосунком. И так было ясно, что у нее ни гроша. Ты видел, какой потрепанный у нее свитер?
— Нет.
— Так и просвечивало. Двадцать штук, которые мы ей всучили, для нее просто находка! Она была готова на все. Хватило бы времени, уж мы бы потешились. Да и она тоже.
— Надо было ее удержать.
— А ее парень? И его увольнительная?
— Не наша забота. И вообще, откуда ты знаешь, вдруг она предпочла бы трахаться с нами, вместо того чтобы бежать к своему вояке? Одно мое слово — и она осталась бы с нами!
— С ребенком на руках!
— Но ты предположи, что эта деваха не нуждается в деньгах. Представь себе в этом купе зажиточную тетку, хорошо одетую, в бриллиантах, с сумкой из крокодиловой кожи, словом, у которой есть все, которая бежит к парикмахеру всякий раз, как подует ветер… Я понятно выражаюсь?
— Ну…
— Итак… Мы оказались в вагоне первого класса. Входим в купе и без всякого стеснения устраиваемся на диванчиках. Курим, пьем пиво, выражая максимум презрения ко всему. Бабешка смотрит на нас, на наши мерзкие рожи, на наши лохмы, надутые ширинки. Ей все не нравится — что мы сорим, пролили пиво на пол, что мы чавкаем. Ей хочется сбежать от нас, сменить купе. Ты следишь за моей мыслью?
— Ну…
— Тогда я с безразличным видом вытаскиваю из кармана куртки пачку тысячных купюр и начинаю шелестеть ими перед ее напудренным носом. Внезапно она перестает ёрзать. Наживка схвачена. Не спуская глаз с бабок, она пытается понять. Сначала думает, что я просто перекладываю деньги с места на место. Потом понимает свою ошибку. Она никак не может усечь, откуда столько денег в лапах двух подонков. Явно заинтригована. Наверное, какое-то недоразумение, считает она. Деньги наверняка краденые. И начинает думать о правосудии и тэ дэ. Но тут я протягиваю ей всю пачку. «Они, безусловно, принадлежат вам, — любезно говорю ей. — Я их подобрал на полу». Она так и замирает на месте, испуганно вращая насурмленными глазами. «О, не думаю… Вы уверены?» Эта дрянь даже лезет в сумочку из крокодила, проверяет, хотя всегда берет в дорогу не больше десяти штук. Боится воров. Догадываешься, какова эта бабенка?
— Их навалом таких…
— Все одинаковы! Но она добавляет, крутя головой: «Нет… Не может быть. Я ничего не теряла. Там крупная сумма?» — «Сто тысячных, — говорю. — Они ваши, если захотите». Она усмехается. Ей забавно. Понятно, какое кино? Короче, мы кажемся ей все более симпатичными. Не забывай только, что у нее в сумке чековая книжка с доверенностью мужа. А на счету пять миллионов.
— Так она берет деньги или нет?
— Теоретически да… А там кто знает! Под столом всегда можно передать деньги. Это еще никому не приносило неприятностей… Обожди, увидишь… Улыбаясь, настаиваю и беру ее сумку. Эта дрянь и не думает протестовать, хотя несколько обеспокоена. Может, это лишь уловка, чтобы стибрить ее десять тысяч? Открываю сумку и кладу туда пачку. Видел бы ты ее рожу, когда я закрываю сумку! Она думает только об одном: «Хоть я ничего не поняла, но денежки теперь мои». И смеется. Мы тоже. Словно над хорошей шуткой. Но тут она делает ошибку. Вместо того чтобы смирно сидеть на месте, просто сказать «спасибо», она спрашивает — почему? Почему такой подарок незнакомой женщине? Чтобы потрепаться, объясняю, что нам, мол, охота познакомиться с вашей задницей, срисовать ее, пока доедем до Бордо.
Пьеро трясет от хохота.
— Ну и что она говорит?
— Она принимает это за шутку, конечно! Впрочем, ее возбуждает такое предложение. Двое вонючих
