продемонстрировать свою мускулатуру правой руки или гибкость колена.
Потом наступил момент, когда игра на площади прекратилась вовсе. Шары валялись в пыли, а старики — кто застыл как истукан, а кто расслабился или изогнулся, как белый гриб. Все они, словно завороженные, уставились на тюремное здание. Даже ивы не шевелились — ветер упал вовсе. Только чья- то рука, вылезавшая из слишком широкого манжета, застегнутого перламутром, подрагивала, как у больного болезнью Паркинсона.
— Смотри! — сказал Пьеро. — Они пришли на праздник!
И действительно, все старики были в новых воскресных костюмах в клетку, сшитых между двумя войнами, в гетрах, с бабочками и без каскеток.
За несколько секунд до девяти часов старый арбитр вынул свой хронометр, крышка которого блеснула на солнце. И тотчас, как по команде, ударили куранты. На девятом ударе дверца в воротах тюрьмы открылась и на пороге возникла чья-то фигура.
Бинокль… Сердце так и бьется.
— В чем дело? — спрашивает Пьеро.
— Женщина.
Пышные рыжие кудри, зеленые глаза, кровавый рот. Глаза блестят от ненависти. Пьеро встает.
— Замри, — говорю.
Через несколько секунд послышался рев мотора, и черный лимузин застыл под навесом. Женщина проскользнула в дверцу, которую перед ней распахнул мужчина. Машина со скрежетом отъехала, пропав из моего бинокля.
Когда они объезжали площадь, старики не спускали с них глаз. Машина так близко проехала около террасы, что забрызгала всех грязью. Вода из лужи плеснула и на наши фланелевые брюки.
— Мерзкая шлюха! — закричал Пьеро. И проходивший мимо влюбленный официант удивленно поглядел на него.
Разочарованные старики вернулись к шарам. Они склонились над ними, похоже, с еще большим трудом, чем прежде. Кто же их предупредил?
В ярости мы отправились на побережье.
Мы купили специальный туристский справочник по Бретани, где были перечислены все достопримечательности, все, что нельзя было пропустить, все полезные объезды на дорогах. Эта зеленая книжица очень помогла нам. Мы посетили все самое грандиозное в округе. Побывали в ландах[4], в исторических сооружениях, заброшенных часовнях. Однажды наше внимание привлекла разрушенная башня, одиноко возвышавшаяся среди цветущего дрока, словно подарок в корзине новобрачной. Мы забрались на нее. «Недурна, — говорит Пьеро, поглаживая старые камни. — Недурна». Эти камни напоминали ему тюремные. Сверху вдали было видно море. Посреди находилась дозорная зала с дырой на крыше в качестве дымохода и с вбитыми в стену кольцами.
— Здесь мы ее привяжем, — сказал он. — Перед большим огнем посредине, чтобы ей не было холодно…
— Ты спятил? Зачем ее привязывать?
— Чтобы она больше хотела, черт возьми! Чтобы стояла голая, не смея к нам притронуться. — И высказал очень ценную мысль: — Мы взялись за доброе дело, старина!
На тринадцатый день из тюрьмы вышел тихий и печальный маленький старичок. Он заслонил глаза от солнца и застенчиво огляделся. На нем была коричневая куртка и почти модные брюки — такие они были широкие, в руке спортивный мешок из оранжевой ткани.
Две девушки-брюнетки в коротких юбочках, посмеиваясь, проехали вдоль тюрьмы на роликах, вихляя бедрами. Он им улыбнулся, потом пересек площадь.
Никто не поджидал его, и он сел на скамейку, как визитер. Брюки у него задрались, он был без носков.
— Может, пригласим его выпить? — предложил Пьер
— Да. Конечно.
Но свободный человек, положив мешок на колени, не двигался с места, с улыбкой наблюдая за игроками. Когда же арбитр с хронометром прошел с выражением презрения мимо, он поднес палец к лысой голове в знак приветствия.
Удивленный арбитр остановился, обернулся, оглядел сидевшего с головы до ног и с ног до головы и в конце концов протянул ему шары.
Тот встал с глупой улыбкой человека, который уже ничего не знает, взял шары и безмолвно вступил в игру. С первого же раза он ловко уложил свой шар в сантиметре от шарика.
На другой день он уже был на месте, остальные — тоже.
Не знаю, имеете ли вы представление, что такое мелкий дождик Бретани? Который сыплет с утра и до вечера в течение трех месяцев. Мы — да. В городе такой дождь в знак любезности может быть более скромным и, по крайней мере, вертикальным. Городской изморосью. Подобный дождь за городом порядочно мстит автомобилистам.
Он пошел на четырнадцатую ночь и, клянусь, продолжает идти и сейчас. Вынужденные разъезжать, мы мрачно поглядывали на дворники «дианы-6», которые, как и на любом «ситроене» — большом и малом, одинаково неэффективны. Если их снять, все равно ничего не изменится. По крайней мере, избавитесь от назойливого скрипа, который усыпляет водителя. Одно было благо: в такую погоду нам не грозила встреча с полицейскими. Вода набивалась под дворниками и уносилась шквалистым ветром. О том, чтобы обгонять тяжеловозы, не могло быть и речи, даже приближаться к ним не следовало — столько дерьма летело у них из-под колес. Они ехали так же быстро, как и мы, и преимущественно посреди дороги.
Отыгрывались мы на классных машинах, которые хотели нас обогнать на скорости 60 км/час. Мы были глухи к их сиренам, слепы к сигналам фар, слившись душой и телом с непогодой. Нам было смешно. Вспоминаю сердитую «МЖ», словно летевшую по воздуху, которая завывала то слева, то справа от нас. Но приходилось тормозить из-за плохой дороги, и ее заносило. Водитель был отчаянный. Но он все равно жал на газ, не считаясь с рытвинами и скользкой поверхностью. «Достоинство переднего ходового моста, — объяснял я Пьеро, — заключается в том, что машина зарывается, понятно?» В конце концов он нас все-таки обогнал, объехав деревню.
Несчастные курортные поселки под потоками дождя выглядели кладбищами, а дома — катафалками. Привезти сюда женщину, вышедшую из тюрьмы, было бы просто чудовищно. Она могла, чего доброго, пожалеть о камере. К тому же море вскоре поглотит все эти пляжи. Посреди дороги мы повстречали осьминогов. Морской ветер гнал «диану» так, что можно было не пользоваться газом.
Однажды, когда для экономии средств мы жевали бутерброды на высокой скале напротив бушевавшего моря, устроившись в хорошо нагретой кабине машины, ветер сорвал с нее капот. Пришлось, чтобы не упустить, гнаться за ним под холодным душем. Дальше мы поехали, несмотря ни на что, без капота. Добравшись до бистро небольшого порта, мы заказали горячий грог. Бистро называлось «Коммерческий отель». Покуривая трубки, моряки с улыбкой поглядывали на нас. Все молчали, словно на семейной вечеринке. Но чувствовалось, что мы потревожили их покой. Через некоторое время дрожь прошла.
— Надо поставить этот окаянный капот на место, — сказал я.
— Плевать я на него хотел! — ответил Пьеро.
Ладно. Выхожу один. Машина стояла под навесом, с которого стекала вода. Одному мне не удалось справиться. Тогда я бросил дело и вернулся в кафе. Было шесть часов.
— Помоги мне, — говорю.
— Иди ты… — отвечает.
Хорошо. Сажусь.
— Что происходит, Пьеро? — спрашиваю его.
— А то, что мне все надоело. Я больше не сдвинусь с места. Мы тут отдохнем. В номере.
— Ну вот, начинаются глупости. Месье заклинило. А если у нас спросят документы?
— А плевать! Я уверен, в такой дыре они и понятия не имеют, что такое жандарм, а уж газеты не
