его в тюрьму. А они не собираются менять свои показания, да и кто бы их ни нанимал совершить убийство, контракта он с ними не подписывал. Это точно. Круз — подлый ублюдок, но Херрера — просто глупый парень, и... вот черт!
— Что?
— Меня приводит в бешенство то, что он ускользнет.
— Но он не делал этого, Джек.
— Он ускользнет. И мне не дает покоя мысль, что так и будет. Знаешь, на что я надеюсь? Я надеюсь, что он когда-нибудь проедет на красный свет на этой своей чертовой машине. Что у него, бьюик?
— По-моему, да.
— Я надеюсь, что он проедет на красный свет, а я его оштрафую. Вот на что я надеюсь.
— Вот чем теперь занимается бруклинский отдел убийств? Дорожными нарушениями?
— Я только надеюсь, что это случится, — сказал Джек. — Вот и все.
Глава 12
Диболд настоял на том, чтобы отвезти меня домой. Когда я сказал, что могу доехать на метро, он ответил, что уже полночь и я не в том состоянии, чтобы пользоваться общественным транспортом.
— Ты вырубишься, — сказал он, — а какая-нибудь задница стащит с тебя ботинки.
Возможно, он был прав. Всю дорогу обратно в Манхэттен я клевал носом и проснулся только тогда, когда Джек припарковался на углу 57-й улицы и 9-й авеню. Я поблагодарил его и спросил, не зайдет ли он ко мне выпить, прежде чем ехать обратно.
— Нет, уже достаточно, — ответил он. — Я уже не могу так отрываться всю ночь напролет, как бывало раньше.
— Знаешь, пожалуй, и мне хватит. Пойду-ка я спать, — сказал я.
Но я этого не сделал. Посмотрев, как он отъезжает, я уже направился было к отелю, но потом свернул за угол и пошел к «Армстронгу». Здесь было практически пусто. Билли махнул мне рукой, когда я вошел.
Я подошел к бару. Она была здесь, сидела одна в самом конце барной стойки, уставившись в стакан, стоящий перед ней. Кэролин Читэм. Я не видел ее с той ночи, когда мы ушли вместе к ней домой.
Пока я думал, стоит мне к ней подойти или нет, она подняла глаза, и ее взгляд встретился с моим. На ее лице отражалось страдание. Кэролин понадобилось несколько секунд, чтобы узнать меня. Когда это произошло, щека ее дрогнула, а уголки глаз наполнились слезами. Она вытерла их тыльной стороной ладони. Было видно, что она уже плакала: на барной стойке перед ней валялась скомканная бумажная салфетка, измазанная тушью.
— Мой пьющий бурбон друг, — сказала Кэролин. — Билли, этот мужчина — джентльмен. Налей, пожалуйста, моему другу джентльмену хорошего бурбона.
Билли взглянул на меня. Я кивнул головой. Тогда он дал мне небольшой стакан с бурбоном и чашку черного кофе.
— Я назвала тебя моим другом джентльменом, — продолжала Кэролин, — но невольно получилась двусмысленность. — Она произносила слова с неторопливой осторожностью пьяного человека. — Ты — джентльмен
Я сделал глоток бурбона и вылил остальное в кофе.
— Билли, — спросила Кэролин, — знаешь, почему можно сказать, что мистер Скаддер — джентльмен?
— Он всегда снимает леди в присутствии шляпы.
— Потому что он пьет бурбон, — ответила она.
— И это делает его джентльменом, да, Кэролин?
— Это существенно отличает его от лицемерного сукина сына, предпочитающего скотч.
Говорила она негромко, но ее слова прозвучали так резко, что в зале стихли все разговоры. Во всем помещении было занято только три или четыре столика, но все посетители замолчали в ту же минуту. На какой-то миг стала слышна музыка. Я смог узнать один из Бранденбургских концертов. Здесь их ставили так часто, что даже я теперь их узнавал.
— Предположим, что мужчина пьет ирландское виски, Кэролин. Кто он тогда?
— Ирландец, — ответила девушка.
— Разумно.
— Я сейчас пью бурбон, — сказала Кэролин, толкнув бокал далеко вперед. — Черт возьми, я леди.
Билли посмотрел на нее, потом на меня. Я кивнул головой, он пожал плечами и налил ей еще бурбон.
— На мой счет, — добавил я.
— Спасибо, — сказала Кэролин. — Спасибо тебе, Мэтью.
Ее глаза опять стали наполняться слезами, и она полезла в сумочку за новой салфеткой.
Кэролин хотела поговорить о Томми. Он был мил с ней, сказала она. Звонил, посылал цветы. Но если бы она устроила сцену, то он бы так себя не вел. Ему просто нужны показания, где он находился в ночь, когда убили его жену, вот и приходится сейчас полагаться на нее.
Но он с ней не увидится, так как это неправильно. Это неправильно для только что овдовевшего человека, для мужчины, которого фактически считают соучастником убийства собственной жены.
— Он послал цветы, даже не вложив карточку, — сказала она. — Он звонил мне из таксофона. Сукин сын.
— Может, просто флорист забыл вложить карточку.
— О, Мэтт, не пытайся оправдать его.
— К тому же он живет в отеле. Поэтому ему пришлось воспользоваться таксофоном.
— Он мог бы позвонить из своего номера. Но он сам сказал, что не хочет звонить через коммутатор отеля, ведь может подслушать оператор. А в цветах не было карточки, потому что он не хотел ничего писать. Он приходил ко мне домой на днях, но он не хотел, чтобы его видели со мной, он не хотел никуда выходить со мной и... о, лицемер! Пьющий скотч сукин сын.
Билли отозвал меня в сторонку.
— Я не хотел ее выгонять, — сказал он. — Симпатичная женщина, но пьяна как сапожник. Но думаю, что все-таки придется. Ты проводишь ее до дома?
— Конечно.
Сначала мне пришлось разрешить еще по стаканчику нам обоим. Она настаивала. Потом я вывел ее из бара и проводил до дома. Собирался дождь. Когда мы вышли из «Армстронга», воздух был насыщен душной влажностью, предвещавшей летнюю грозу, и эта духота лишила ее сил. Пока мы шли, она опиралась о мою руку, крепко сжав ее, словно в порыве безумия. В лифте она осела на пол, прислонившись к задней стенке, и обхватила свои ноги.
— О боже, — простонала она.
Взяв у нее ключи, я открыл дверь в квартиру и провел ее внутрь. Она плюхнулась полусидя на софу. Ее глаза были открыты, но я не знал, видит ли она хоть что-нибудь. Мне нужно было отлучиться в ванную, а когда я вернулся, ее глаза были закрыты и она тихо сопела.
Я снял с нее туфли и перенес ее в кресло. Потом после некоторых усилий мне удалось разобрать софу. Я положил Кэролин в кровать. Решив, что мне нужно ослабить ее одежду, я постепенно раздел ее полностью. Все это время она продолжала спать мертвецким сном, и я вспомнил слова помощника гробовщика о том, как трудно одевать и раздевать мертвых. При этих мыслях содержимое моего желудка подкатило к горлу, и я подумал, что меня сейчас вырвет, но когда я сел, все улеглось.
Я накрыл ее покрывалом и опять присел. Было еще что-то, что я хотел сделать, но никак не мог
