филей.
И все же люди убивали и за несколько филей — или за меньшее.
Под высокими сводчатыми арками базара было прохладней. Даже там где над улицами не повисли крыши из камня или цветного стекла, от дневного солнца и жары защищал драный брезент. Но грязные улицы воняли мочой и скотским навозом.
Толпы казались реже обычного. И тише.
Намаз, сказал себе Дэнни. — И большинство людей идет домой ужинать.
Все лавки как обычно стояли открытыми. Они никогда не закрывались. Лавочники ели там, где сидели или поднимались ненадолго наверх где их кормили невидимые жены. Дэнни шел по узкой, извилистой улице чеканщиков, бессознательно шагая в такт с вечным стуком молотков выбивающих свой оглушительный ритм. Каждая лавка выставляла свой товар на улице. На этих выставках господствовали огромные мелкие кофейники примерно одиннадцать с половиной литровые гум-гумы.
Все нищие находились на своих обычных местах, на каждом углу, у каждой стены, старые и молодые сидели в грязи и их негромкие, гундосые мольбы дать милостыню во имя Аллаха, звучали словно плохого качества магнитофонная запись.
Трупов на улице почти никаких, заметил Дэнни. Один из редких дней. И обычных шаек детей нигде не видно. Обыкновенно они кишели возле каждого иностранца по теории что все иностранцы богатые. Они клянчили сигареты или монеты, предлагали быть тебе гидом, телохранителем, сводной шлюхой. Теперь их недоставало.
Это заставило почувствовать беспокойство, словно в мосту из многих ферм отсутствовала одна опорная балка. Ты может и не заметишь с первого взгляда этого несоответствия, но знаешь что тут что-то не так.
На углу улицы торговцев фруктами танцевала цыганка. На том же углу располагалась неизбежная чайхана, одна из тех куда любил заходить Дэнни. Поэтому он вытащил шаткий стул и сел за один из уличных столиков.
Девушка была молодая, не больше пятнадцати лет, и если она обладала фигурой женщины, то та хорошо скрывалась под развевающимися складками ее дишдаша. Но лицо ее было не прикрытым чадрой и прекрасным в тот страстный мимолетный миг между детством и зрелостью.
Она тряслась и кружилась, танцуя босиком на грязной улице под пронзительные звучания единственной деревянной флейты на которой играл еще более юный подросток, сидевший скрестив ноги у стены чайханы. На другой стороне улицы стояли и смотрели полдюжины людей. За уличными столиками не сидело никого кроме Дэнни.
— Строитель калифа! — воскликнул заправлявший чайханой старик с косматой бородой. — Что мне подать вам сегодня?
Много месяцев назад он решил заговорить с Дэнни на международном английском, так как от его арабского у любого утонченного человека болели уши.
— Пива, — сказал Дэнни зная что это безнадежно.
— Увы, — ответил чайханщик безупречно играя свою сторону в их игре. — Аллах в мудрости своей запретил цивилизованным людям пьянствовать.
Дэнни улыбнулся не сводя глаз с вращающейся девушки.
— А, но я-то человек нецивилизованный. Я варвар из темной северной страны, где холод заставляет людей пить спиртное.
— Значит у вас печальная жизнь?
— У меня мало жалоб. Но скажите, разве не правда, что Коран запрещает последователям ислама пить плоды винограда?
— Правда. — Старик тоже смотрел на танцующую девушку, но его морщинистое лицо не показывало никаких признаков чувств.
— Но пиво, друг мой делают не из винограда. Разве не может тогда варвар — или даже цивилизованный человек — свободно отведать его?
Старик посмотрел на Дэнни и усмехнулся. Зубы его покрылись пятнами от чая и гнили от сахара.
— Я посмотрю что можно сделать. — И заторопился обратно в чайхану.
Зная что то «что можно сделать» стаканом подслащенного чая, Дэнни последовал взглядом за чайханщиком. Он увидел что из плотно занавешенного окна чайханы выглядывают несколько мужчин. У него возникло ощущение что они смотрят скорее на него чем на девушку.
Камышовая флейта продолжала выть, а девушка танцевать. Лицо ее покрылось бисеринками пота. Но никто не бросил ни одной монеты. Никто из смотревших даже не улыбнулся.
Чайханщик вышел с медным подносом на котором стояла единственная уже открытая бутылка пива и длинный стакан в каком он обычно подавал стакан чая.
— Аллах счел пригодным обеспечить вас пивом, — объявил он ставя бутылку и стакан на столик Дэнни.
Дэнни был слишком удивлен чтоб спросить откуда оно взялось. На базаре никогда не держали пиво. По крайней мере прежде.
— Хвала Аллаху, — отозвался он. — И вам.
Старик слегка поклонился, а затем отступил обратно в чайхану. Дэнни налил пива и попробовал его. Восточноевропейское варево, неохлажденное.
Но это все-таки пиво, благодарно подумал он глотая его.
Девушка закончила танец последним витиеватым кружением и опустилась на колени в типичной просительной позе нищенки. Арабы с другой стороны просто двинулись своей дорогой, не обращая на нее внимания. Она посмотрела на флейтиста. Вероятно ее младший брат, подумал Дэнни с печальным взглядом. И медленно поднявшись на ноги откинула со лба вспотевший завиток волос.
— Подойди сюда, — позвал ее Дэнни.
Она нерешительно повернулась, Дэнни поманил ее пальцем.
— Подойди, сядь. — Он похлопал по сиденью стула рядом с собой на случай если она не понимала по-английски.
Она подошла к столику и встала на противоположной стороне от Дэнни, выглядя настороженной, почти испуганной.
— Ты говоришь по-английски? — спросил он пытаясь улыбнуться так чтоб она не боялась его.
— Да.
Голос детский, высокий, неуверенный. Лицо ее было бы прекрасным будь она чистой. Огромные темные глаза, длинные ресницы, сочные чувственные губы. Но все залеплено уличной грязью.
— Садись. Ты работала очень старательно. Хочешь стакан чаю?
Она села на стул рядом с Дэнни, достаточно близко чтобы он почувствовал прогорклый запах ее тела. Ее младший брат оставался сидеть на земле в нескольких шагах от них.
Старик снова вышел и Дэнни попросил чаю для девушки.
— И нет ли у вас еще немного пива?
— Я посмотрю.
И что-нибудь поесть для нашей танцовщицы — по крайней мере?
Девушка не улыбнулась и никак не откликнулась на предложения чая и сладостей. Но глаза ее постоянно перескакивали с лица Дэнни на лицо брата и обратно.
— Как тебя зовут?
— Медина.
— Он твой брат? С виду он похож на тебя.
— Мой брат. Да.
— Я хотел бы кое что дать тебе за твой танец, — он сунул руку в карман брюк.
— Нет, — глаза ее расширились. — Пожалуйста.
— Это просто за танец, — заверил Дэнни. — Я не ожидаю что ты сделаешь за это еще что- нибудь.
Он выложил из кармана скомканную банкноту и положил ее на стол.
