государския казны — то все давати по прежнему из государския казны.
И милости ради великаго Бога к церквам и к монастырем всякаго даяния прибавливати.
Боярам, и окольничим, и дворянам, и дьякам думным, и чашникам, и стольникам, и стряпчим, и дьякам, и приказным всяким людем во всех приказах у всяких государственных у земских расправных дел, и по городам воеводам, и дьякам, и всяким приказным людем, и всяким чинам быти по прежнему, как повелось в Московском государстве при прежних великих государех.
А польским и литовским людем на Москве ни у каких у земских расправных дел, и по городам в воеводах и в приказных людех не быти и в наместничество и в староство городов польским и литовским людем не давати.
(Поляков и литовцев своей свиты Владислав мог жаловать деньгами и поместьями. Русских служилых людей — от бояр до пушкарей — он должен был иметь) всех по достоинству в чести, и в жалованьи, и в милости… прежних обычаев и чинов, которые были в Московском государстве, не переменяти, и московских княженетских и боярских родов приезжими иноземцы в отечестве (родовитости. —
(Владислав обязывался сохранять за владельцами прежние поместья, вотчины и казенные оклады и изменять их лишь по совету с Думой, как и юридические нормы; важные судебные решения, особенно смертные приговоры, новый царь мог выносить только вместе с боярским судом.
Между Россией и Речью Посполитой предполагался мир и военный союз. Запрещалось мстить за погибших с обеих сторон при свержении Лжедмитрия I, без выкупа возвращались все пленные. Прежними оставались налоги и торговые правила. Обоюдно укреплялось крепостное право.)
Торговым и пашенным крестьянам в Литву с Руси и из Литвы на Русь выходу не быти, также и на Руси промеж себя христианам выходу не быти. Боярам, и дворянам, и всем чинам держати крепостных людей по прежнему обычаю, по крепостям…
(О казаках должны были принять особое решение — быть им или не быть. От иноземцев и «воров» очищались все территории Российского государства, «как были до нынешния Смуты». Королю выплачивалась контрибуция. Лжедмитрия II следовало «изымати или убити», Марину Мнишек вернуть в Польшу.)
А гетману Станиславу Станиславовичу (Жолкевскому. —
А про Смоленеск гетману бити челом и отписати к великому государю Жигимонту королю, чтоб король по Смоленску бити не велел и тесноты б городу никакия учинити не велел.
А о крещеньи, чтоб государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу пожаловати креститися в нашу православную христианскую веру греческаго закона и быти в нашей православной христианской греческой вере, и о иных недоговорных статьях и О всяких делах (послать посольство к Сигизмунду и Владиславу договариваться)…». [123]
Значение последнего, отсутствовавшего в прежних договорах с тушинцами и городовыми воеводами пункта приведенного выше соглашения полностью раскрывается в наказе послам, которые должны были добиться принятия этого условия Сигизмундом III, упорно осаждавшим Смоленск. Переход королевича Владислава в православие был обязательным требованием патриарха, которого он неукоснительно держался и которое создало Гермогену славу истинного борца за веру.
Патриарх не выдумал это условие, давно бродившее в умах его паствы. Еще во время похода поляков на Москву Жолкевский посылал в столицу списки договоров с тушинцами и городовыми воеводами, надеясь перетянуть служилых людей на сторону Владислава. Но вот что написали гетману брянские и смоленские воины Московского гарнизона 14 июля, еще до свержения Василия Шуйского:
«…Мы те грамоты, и ответныя речи [124], и запись сами прочитавши, дали читать в Москве дворянам, и детям боярским, и многих разных городов всяким людям. И они, прочитав, говорят: «Что де в записе не написано, чтобы государю нашему королевичу Владиславу Сигизмундовичу окреститься в нашу христианскую веру и крестившись сесть на Московском господарстве?! А польским людям и литовским людям не быть насильственно в городах Московскаго господарства, наипаче от господаря нашего королевича приближенных, кои с ним, господарем, будут находиться на Москве, чтобы (русским. — А. Б.) никакого утеснения не было» [125].
Даже сторонников Владислава в Москве не удовлетворяли объяснения Жолкевского, что королевич обещает не нарушать православной веры, а о собственном вероисповедании будет «совещаться» с патриархом и боярами [126].
Ясно, что при таком настроении оборонявших столицу ратников даже твердостоятельный Гермоген не мог воспротивиться свержению Шуйского и выбору Владислава. Но он в полной мере оценил значение требования о крещении королевича в православие до того, как тот займет московский престол. Гермоген видел, что в предложенном Жолкевским проекте оговора, основанном на зимнем соглашении с тушинцами, на первом плане стоял Сигизмунд, а не Владислав — тот самый Сигизмунд, который был известен как враг православия и насадитель унии на русских землях Речи Посполитой.
Патриарх с единомышленниками вычеркнул в проекте фразы, подобные той, что мощи святых на Руси будет в почитании иметь «король, его милость, яко истинный господарь христианский, з сыном своим». Гермоген не мог не обратить внимание на оговорку Сигизмунда, что не освещенные в договоре вопросы будут решены с патриархом, властями, боярами и всею землею, когда он сам «будет под Москвою и на Москве» [127]. Не нужно было знакомиться с секретным письмом короля сенаторам, чтобы убедиться в его стремлении, прикрываясь Владиславом, самому захватить московский трон.
В охваченной возбуждением Москве бояре не смогли воспротивиться требованиям Гермогена, опиравшегося на мнение «всенародства». Он добился, чтобы все переговоры, необходимые для окончательного оформления договора с Владиславом, были перенесены под Смоленск. Главной задачей русского посольства было крещение Владислава на границе его будущих владений. Патриарх позаботился, чтобы в наказ послам были внесены самые жесткие гарантии безопасности веры.
В наказе были учтены опасения, связанные с возможностью захвата иноземцами власти в Москве. Послы должны были добиваться, чтобы Владислав явился с малой свитой, обязался жениться на
