– Вы так думаете, господин? – глаза Луратена загорелись, щеки покрылись румянцем, но на его исключительно бледном лице это смотрелось, как следы горячки. – Тогда я готов, я согласен. Дайте меч, я стану рубить им головы тех, кто попытается заступить мне дорогу к моему Повелителю!
– Идем!
Порывисто и поспешно Луратен двинулся вслед за Соргеном. Глаза пордуса по-прежнему горели, взгляд блуждал, словно уже сейчас желал увидеть дорогу к обожаемому Рголу.
На плацу, где лениво занимались несколько рха-уданцев и парочка здоровяков-южан, Сорген сунул в руку Луратена тяжелый деревянный меч. Пордус очнулся от мечтаний и уставился на оружие с замешательством и сосредоточением.
– Будем учиться, – твердо сказал Сорген. Он посмотрел, как меч пордуса оттягивает безвольные руки далеко вниз и воскликнул: – Очнись! Очнись наконец! Не давай ему управлять тобой, возьми покрепче и подними повыше! Ты можешь, потому что я видел, какие у тебя сильные руки.
Луратен со вздохом обреченного на смерть преступника устремил меч к небесам – без изящества, но совершенно не напрягаясь.
– Теперь отбивай мой удар. Внимательно! – скомандовал Сорген. Он подхватил другой деревянный меч и медленно нанес косой удар сверху-сбоку. Луратен скривился и выронил оружие из руки, а все присутствовавшие на плацу солдаты немедленно заржали, громко комментируя боевые умения пордуса. Сорген постарался подавить волну гнева, вспыхнувшую в нем. Тщательно сосчитав окна в стене дворца, выходившей на плац, он нагнулся и поднял меч Луратена.
– Ты должен держать его как можно крепче. Когда противник наносит тебе удар мечом, следует подставить свой, но не встык, а чуть наискось, чтобы лезвие врага скользнуло вдоль твоего клинка подальше от тела. Ну, в крайнем случае, можно ставить блок как попало, если твоя сталь хорошая и достаточно прочная. Отбиваешь удар, а потом сам нападаешь на врага во встречном выпаде!
Луратен без всякого стремления к обучению принял меч из рук колдуна.
– Еще раз!
Теперь пордус удержал деревяшку в своих руках и ученик с учителем застыли в нелепой позе со сцепившимися мечами. Внезапно разозлившись, Сорген быстрым финтов поменял направление удара и сильно стукнул Луратена по ключице, а потом прямым выпадом ткнул пордуса в живот тупым концом. Впрочем, искусственный человек лишь слегка поморщился. Солдаты вокруг гоготали; слышались крики, что проще научить собаку петь песню или рыбу – ходить на хвосте по суше. Сорген в ярости повернулся к ним:
– Если кто-то желает остаться на всю жизнь немым, пусть продолжает смеяться; остальным лучше заткнуться!
Солдаты немедленно затихли и стали отворачиваться, с неохотой возвращаясь к своим занятиям. Ухмылки и усмешки не покидали их лиц. Почти все продолжали коситься и подавать друг другу безмолвные знаки с помощью подмигиваний и нахмуривания бровей.
– Теперь ты нападай! Попытайся проткнуть меня мечом, – велел Сорген своему ученику и попытался сосредоточиться. Больше всего ему хотелось превратить всех зрителей в стаю толстых, уродливых жаб, а потом как следует отдубасить тупого неженку Луратена. Встав в оборонительную позицию, он с почти плаксивым выражением лица смотрел на нелепые и бестолковые попытки пордуса достать его мечом. Не надо было даже обороняться – глупое существо безвольно мотало концом меча в локте от живота Соргена или же тыкало куда-то далеко в сторону.
– Ты болван! Недоумок, тупица! – снова взорвался колдун. Зрители опять хихикали, но он перестал обращать на них всякое внимание. С силой грянув меч оземь, Сорген пнул его подальше и затряс руками перед бледным, несчастным лицом Луратена. – Ведь мы же договорились! Я старался ради тебя, но ты не выказываешь никаких попыток помочь. Никакого желания! Наверное, на самом деле тебе плевать, дойдешь ты или нет, увидишь своего господина, или нет.
– Мои страстные желания будут либо благосклонно приняты судьбой, либо растоптаны ею, – промычал пордус.
– Молчи, несчастное создание! – завопил Сорген. Он вырвал из руки пордуса меч и отшвырнул его далеко в сторону. Ухватив Луратена за шиворот, он поволок его прочь с плаца, в сторону казарм.
Наемников там было, как всегда, немного – главным образом те умельцы, которые успели спустить огромное жалование вперед других.
– Эй, здесь ли Дерранио? – спросил колдун почесывающегося Гримала. Тот неспешно встал и, оглядевшись, ответил:
– Нет, хозяин! – в голосе его появились нотки тревоги: – Неужели чего натворил, подлец?
– Нет. Мне нужна его булава, которую он нашел в сумке разбойника из Умарны.
– Хм-мм, – Гримал вразвалочку прошествовал по казарме к одному из топчанов и порылся в лежавших рядом с ним сумках. – Вот она! Куда ж ей деться: в бою от нее толку мало, а тех денег, которых Дерранио за нее просил, ему никто не давал. Я потом ему скажу, что вы взяли.
– Пусть придет ко мне, я ему за нее заплачу.
– Не надо, Мастер!
– Надо. И смотри, передай, иначе тебе худо будет.
– Слушаюсь! – судя по виду, Гримал покорился, но не согласился. Он передал Соргену булаву и удалился в свой угол, что-то бурча и непрестанно почесываясь. Колдун вышел наружу и протянул оружие Луратену, который дожидался его у дверей с совершенно безучастным видом. Краткие мгновения его воодушевления исчезли без следа. Он поглядел на булаву взглядом, лишенным всякого интереса. На медную рукоять с вычурной золотой отделкой был насажен бронзовый шар с шипами и выступами, старыми, наполовину сточенными и сломанными. Рукоять размером чуть более локтя была слегка погнута, из полудюжины рубинов, украшавших когда-то крошечную чашку для защиты кисти, половина отлетела. Только кожаная петля для подвески булавы на руке или на поясе была новой: пордус взял ее двумя пальцами и легко поднял оружие, разглядывая его, как дохлую крысу, с неподдельным отвращением.
– Возьми ее и не вздумай забыть где-нибудь в своей печальной рассеянности. Потом, в горах, когда на тебя кинется какое-нибудь чудовище или вооруженный дикарь, вспомни о том, что в твоих собственных силах пробиться сквозь препятствия навстречу… любви. Может быть, у тебя достанет духа и разумения стукнуть кого по башке этой дубиной. Тут особого умения не надо, только сила – а она у тебя есть.
Стоило Соргену вернуться в свои покои и выпить залпом половину кубка дрянного местного вина, как к нему заявился Рогез. Пропыленный и потный, как проскакавший десяток льюмилов конь, князь ворвался без стука и, заламывая руки, набросился на Соргена.
– Твои солдаты… эти варвары! Эти чудовища! Они ведут себя, словно захватчики! – закричал коротышка.
– Что случилось? – удивленно спросил Сорген и даже отложил персик, который намеревался скушать. – Говори толком, а не стенай, как баба по умершему муженьку.
– А ты не слыхал? Весь город гудит, как растревоженный улей. Моя набережная, моя прелестная нефритовая балюстрада!! Они откололи с нее больше двух сотен шаров, эти негодяи!
– Вот прохвосты! – воскликнул Сорген, пряча улыбку. Схватив Рогеза за плечо, он сжал его и сказал торжественно: – Прости меня,
– Поговорить? – чуть успокоившийся князь подпрыгнул и затрясся в новом приступе негодования. – Им надо… их надо…
– Что? Что ты хочешь сделать с солдатами, которые будут костяком нашей армии в предстоящем походе? В конце концов, представь мне счет. В моих сундуках осталось еще немного сурахийского золота, я заплачу. Неужели твоим мастерам будет трудно восстановить красоту – а то и сделать все даже лучше?
Недовольно ворча, Рогез согласился, что Сорген в чем-то прав.
– Конечно, негоже лишать себя солдат… Но оставлять такое вопиющее безобразие безнаказанным – это поругание власти! Что станут говорить обо мне в народе? Что можно крушить княжескую собственность
