— Я стар, ваше величество, мне недолго осталось жить! Так как маркиз беден, я хочу ему и моей племяннице Гортензии оставить большую часть моего состояния, если вам угодно будет признать мое право на него.
— Непременно, ваша эминенция, только мне кажется, что если одна сестра будет принцессой, то для другой титул маркизы будет слишком незначителен. В знак моей привязанности к вам, в благодарность за вашу преданность и услуги, оказанные государству, я распоряжусь, чтобы маркиз на свадьбе получил титул герцога.
— Я не знаю, как вас благодарить, ваше величество, — ответил Мазарини.
— Могу я надеяться и на ваше согласие относительно моего состояния и капиталов, которые я себе составил?
— Ваше право на них будет узаконено, чтобы после вашей смерти никто не мог посягать на него! Но я хотел бы знать, кому вы отдаете руку Олимпии?
— Принцу Конти.
— Я так и думал… Принц особенно отличал Олимпию на последнем балу.
— Вы даете свое согласие, ваше величество?
— Так как сам не могу обладать прелестной Олимпией, я скорее согласен отдать ее принцу, чем кому-нибудь другому, — ответил король, — только не торопитесь со свадьбой, у меня еще не хватит сил видеть Олимпию женой другого! Прощайте, ваша эминенция!
Людовик поклонился кардиналу и вышел.
Мазарини с торжествующей улыбкой посмотрел ему вслед
Он был блестяще отомщен за все, что ему делали прежде… Король подчинялся его воле, первые вельможи и гранды Франции искали руки его племянниц; а Пиренейский мир — один из самых смелых его проектов, будет заключен!
Он сейчас же отправился к Анне Австрийской, чтобы сообщить ей об одержанной победе и услышать от нее слово благодарности.
Ведь Анна Австрийская всегда была согласна со всеми планами Мазарини! Уже пожилой женщиной, она наслаждалась тихим счастьем, какого никогда в жизни не испытывала.
XI. ПРИЗНАНИЕ ГЕРЦОГА Д'ЭПЕРНОНА
В последние дни жизни, старому одинокому герцогу д'Эпернон особенно остро ощущалась пустота своего роскошного дворца. Рядом с ним не было ни жены, ни ребенка. Его окружала прислуга, только и ждущая смерти герцога, чтобы получить что-либо из громадного состояния своего господина.
Камердинер Жан знал, что герцог оставлял ему по духовному завещанию тысячу франков, и эта мысль подстрекала его еще усерднее ухаживать за больным. Но его мучила неизвестность, кому достанется главная часть богатства.
Часть, он знал, была назначена нескольким бедным семействам, дальним родственникам и одной церкви в Париже, но кому достанется остальное — оставалось для всех тайной.
Когда д'Эпернон, чувствуя приближение смерти, послал за нотариусом и доктором Вильмайзантом, Жан сейчас же догадался, что дело идет о завещании или, по крайней мере, о каком-нибудь последнем распоряжении.
Герцог очень привязался к Вильмайзанту и последнее время не мог совершенно без него обходиться. Доктор, рекомендованный Милоном, пользовался полным доверием больного, который хотел видеть его еще и как свидетеля своего последнего распоряжения.
Камердинер герцога подозревал, что его господина гнетет какая-то тайна, которую он хотел снять со своей души перед смертью.
Жан не знал, в чем она заключалась, но догадывался, что она касалась прошлого герцога.
Через час Вильмайзант и нотариус уже входили в комнату д'Эпернона.
Доктор осмотрел больного, потом герцог попросил их обоих сесть.
— Вы уделите мне сегодня несколько часов времени, господа, — сказал он слабым голосом, — я должен сообщить вам вещи, которые очень тяготят меня и которые я поэтому не хочу уносить с собой в могилу. Вы уже знаете, все, что я сделал дурного в моей прошлой жизни… сегодня я открою вам тайну, касающуюся всей домашней жизни. Прежде всего, доктор, попрошу вас засвидетельствовать, что я нахожусь в здравом рассудке, так как я должен сделать последнее распоряжение. Признаете вы это вполне возможным для меня, любезный Вильмайзант?
— Готов торжественно засвидетельствовать это, господин герцог, перед нотариусом.
— Еще вопрос, — продолжал больной, — сколько мне еще осталось жить? Говорите прямо, любезный Вильмайзант. Я ведь должен умереть и скоро кончатся мои ужасные страдания, которыми я тяжко наказан за мои прошлые ошибки. Скажите, не стесняясь, сколько времени мне еще остается?
— Приблизительно двенадцать часов, ваша светлость.
— Хорошо, так приготовьте все, что в настоящую минуту нужно. Я рад, что мне уже недолго ждать!.. Выслушайте меня, господин нотариус, запишите мое признание и присоедините к нему мое последнее завещание. Я не умру спокойно, не исполнив этой обязанности.
Нотариус взял перо, бумагу и сел к столу. Вильмайзант сел возле него.
— Все, что я говорю здесь, — начал, помолчав с секунду, герцог, — есть истинная правда, и я хочу, чтобы последняя моя воля относительно этого была исполнена в точности. Я надеюсь таким образом исправить свою долю вины в совершенной несправедливости и с облегченным сердцем отойти в вечность.
— Теперь, готовясь отойти в другой мир и предстать перед высшим Судьей, я буду говорить свободно, не боясь унизить своего достоинства и своего титула. У меня теперь осталось единственное желание — облегчить свою надломленную душу.
— Если станут удивляться, почему я раньше не подумал об этом, и захотят воспользоваться этим обстоятельством, чтобы объявить мое признание недействительным, так я предупреждаю, что до сих пор скрывал эту тайну, не желая унизить свое светское величие, пока принадлежал к светскому кругу. Людей, стоящих высоко, только до тех пор и уважают, пока не знают об их ошибках и проступках в прошлой жизни.
— Бог будет милостив ко мне и позволит исправить зло, пока еще не слишком поздно! Я начинаю свою исповедь, в которой будет заключаться и краткий очерк моей прошлой, бурной жизни.
Больной передохнул несколько минут и твердо продолжал.
— Еще молодым человеком, приехав ко двору короля Генриха, я женился на графине де ла Морите, но, к большому своему сожалению, я не имел детей. Графиня горевала из-за этого, видя, как я страдаю, потому что лишен счастья быть отцом. Прошло едва ли десять лет после нашего супружества. Слабое здоровье моей жены стало слабеть еще больше, и, наконец, мы расстались навсегда. Она умерла, а я стал еще богаче, потому что у нее было большое приданое. Я искренне любил жену, и после ее смерти, несмотря на общие уговоры, даже со стороны короля, я не мог решиться вступить во второй брак. Прошло около пятнадцати лет, а я все еще оставался одиноким вдовцом. В это время ко двору была взята фрейлиной молодая девушка, не имевшая ни состояния, ни громкого имени, но обладавшая всеми лучшими качествами женщины, и замечательно хорошенькая. Я обратил на нее внимание. Фрейлине Антуанетте Флери минуло все го двадцать лет, мне было вдвое больше. Несмотря на это, я с каждым днем все сильнее и сильнее интересовался ею. Она умела держаться подальше от всех искушений придворной жизни и во всех отношениях представляла собой образец женственности и чистоты сердца.
— Даже теперь мое умирающее сердце сильнее бьется при воспоминании об Антуанетте… Она до сих пор живет в моей памяти.
— Я не боюсь открыть теперь вам эту тайну! Я очень виноват перед доверившейся мне девушкой, но в то время я умел найти себе оправдание и извинение в ее глазах, потому что был очень легкомысленным.
— Буду говорить короче. Антуанетта Флери скоро заметила, что я втайне выделяю ее. Она
