они увидели, что я, подобно престарелому князю Эбергарду, сам создал свое новое отечество и будущность. Они не обращали внимания на то, кто были мои родители, на ту вину, которая могла меня уничтожить и низвергнуть в бездну несчастий. Только мои собственные деяния служили для них средством узнать меня. И если кто создал себе судьбу и будущее смелой и сильной рукой, то все прошлое будет позабыто!
Долорес соглашалась с восторженными словами Рамиро. Инфант также не мог не сочувствовать ему, а Олимпио гордился словами своего юного друга.
Этот позабытый и покинутый сын тайной любви составил себе счастье своими собственными силами, он стал мужем, который смело перенес житейские бури и теперь мог твердо смотреть в глаза будущности.
— Полгода тому назад состоялся мой брак с Жозефиной, — закончил Рамиро историю своей жизни. — Теперь у меня появилось желание увидеть отца и друзей и сообщить им о моем счастье, а потом проститься с ними, убедившись, что они мирно живут, подобно мне. Дон Олоцага рано или поздно оставит свое дипломатическое поприще и переселится ко мне. Серрано окружен счастьем и любовью… И вы, дон Олимпио, о вашем спокойствии и союзе с любимой женщиной я также сохраню вечное воспоминание. При таких впечатлениях прощание не будет тяжелым.
— Ого! Только не так скоро! О прощании не может быть, без сомнения, и речи, дон Рамиро, — сказал Олимпио, пожимая руку графа. — Вы еще не убедились в нашем благополучии и потому должны сперва пожить здесь с нами.
— Но Жозефина, молодая жена, будет ждать, — произнесла Долорес с участием.
— Вы должны были взять ее с собой! — вскричал Олимпио добродушно.
— Я думаю, что вы полюбили бы ее. Но, может быть, вы когда-нибудь посетите нас, чтобы удостовериться в справедливости моих слов!
Долорес, пожимая плечами и улыбаясь, показала на своего ребенка.
— Всегда крепко привязываешься к земле, — сказала она, сияя счастьем.
— Благо тому, кто может назвать своей такую землю и такое блаженство, — добавил инфант.
На другое утро Олимпио отправился вместе с сыном дона Карлоса на виллу инфанты Барселонской.
Дочь Черной Звезды выбрала себе убежище близ Альгамбры, согласное с состоянием ее души и ее происхождением.
Ее вилла лежала у подножия холма Альгамбры, древнего царственного замка, который как бы защищал это убежище.
Подобно дому Олимпио и его жены, дом инфанты был также окружен цветами и веселыми полями, и тенистая парковая аллея соединяла оба поместья.
Удалившись от света, Инесса вела здесь идиллически мирную жизнь; она наслаждалась цветами, этими земными звездами, ночью любовалась сияющими небесными огоньками. Она часто проводила время с Долорес и принимала участие во всех радостях и горестях, которые встречались Долорес и ее мужу на жизненном пути.
Олимпио, подойдя с инфантом к вилле, просил его подождать в саду, пока он приготовит инфанту к приему принца И сообщит ей о его намерении и вместе с тем узнает ее мнение.
— Инфанта, — объяснил он, — удивительное существо, и я опасаюсь, что для вас и для нее могут выйти печальные последствия, в которых вы будете оба раскаиваться, если неожиданно явитесь к инфанте. Она может усомниться в искренности и глубине вашего чувства, ибо полагает, что она пугает всякого незнакомого знаком, унаследованным ею от отца, хотя пятно это совершенно незаметно благодаря красоте ее лица, прелести черных глаз и чистоты души.
— Я знаю об этом знаке и однако иду с целью предложить инфанте руку, дон Агуадо!
— Именно поэтому пустите меня одного узнать ее мнение и приготовить ко всему!
— Я не знаю, как благодарить вас за вашу любезность!
— Совсем не нужно принц! Я поступаю так не только, в ваших, но и в интересах инфанты, которая не должна провести жизнь в одиночестве. Она достойна светлого и радостного будущего, и для нее было бы грустно влачить свое существование без друга, с которым она могла бы вести тихую, блаженную жизнь и достичь наконец ее цели. Предоставьте мне действовать, принц! Хотя я был всегда дурным посредником в сердечных делах, однако в этом случае надеюсь оказать действительную услугу обеим сторонам. И я буду чрезвычайно рад услышать от вас через несколько лет, что я способствовал вашему счастью в жизни.
— У вас благородная душа! И вы самый лучший человек, какого мне когда-либо приходилось встречать, дон Агуадо, — отвечал инфант, пожимая Олимпио руку. — Вам я доверяю свою судьбу с радостью; я знаю, что вы горячо будете стоять за мое дело!
— Разве не я научил вас владеть шпагой и ружьем?
— А теперь вы устроите мое счастье! — заключил инфант в то время как Олимпио, весело улыбаясь, пошел по тенистой алее, которая вела к веранде виллы.
На зеленой лужайке перед домом ходило несколько красивых павлинов, а в виноградных лозах, окружающих веранду, висели, почти совершенно скрытые зеленью, легкие клетки, в которых громко пели птицы.
По сторонам веранды росло несколько гордых пальм, которые качали своими листьями; а у их подножия, на каменных ступенях, ведущих в переднюю, маленькая негритянка дразнила обезьяну, протягивая ей несколько конфет.
— Квита! — вскричал Олимпио, и маленькая негритянка вскочила с земли и повернула свое удивленное личико с большими глазами к дружески грозящему ей Олимпио.
Лукавая улыбка появилась на ее лице, когда она направилась к дону, которого хорошо знала.
— Бедный Моно, — сказал Олимпио, указывая на обезьяну, — сердится, желая получить лакомство.
— О, Моно злой! Посмотри, — отвечала десятилетняя Квита, показывая ему свой окровавленный палец.
— Он укусил тебя. Зачем же ты его дразнишь, шалунья? Квита улыбнулась и доверчиво взглянула на Олимпио. Она была маленькой служанкой Черной Звезды.
Инесса взяла маленькую негритянку несколько лет назад, желая воспитать ее и из бедной маленькой покинутой девочки подготовить себе служанку, которая, как предполагала Инесса, была бы ей предана из благодарности к ее благодеянию.
— Где твоя госпожа, Квита? — спросил Олимпио. Маленькая негритянка указала на веранду, на ступенях которой в эту минуту появилась инфанта, радостно приветствуя своего гостя.
Инесса казалась очаровательной, и принц, стоя под старым каштаном, издали любовался ею. В ее наружности было столько привлекательности, во взгляде столько величия, она одна только могла в себе соединить это.
Инфанта была одета в светлое, легкое платье, которое ниспадало обильными складками. В ее фигуре было что-то невыразимо прекрасное в сочетании с притягивающим величием, свойственным знатным испанкам.
С ее темных роскошных волос спускалось на плечи белое покрывало; но она уже более не закрывала им своего лба.
Несколько темных природных локонов падало на ее лоб, но не они закрывали пятна, имеющего форму звезды — тех, кто часто видел инфанту и знал ее достоинства, оно не поражало.
Ее большие черные глаза, полные ума и непорочности, делали ее лицо еще прекрасней и приводили в восхищение каждого, кто их видел.
Она протянула руку мужу своей любимой подруги и повела его как старого знакомого на тенистую прохладную веранду.
— Вы пришли одни, Олимпио, — сказала она с легким упреком. — С тех пор как Долорес обладает своим маленьким сокровищем, она уже не так часто видит свод подругу.
— Извините, инфанта, Долорес не могла сегодня прийти со мной. Я намерен поговорить с вами наедине.
— Вы становитесь скрытным, Олимпио! Разве и Долорес даже…
— Даже и она не должна слышать нашего разговора. Впрочем, она знает обо всем.
