заинтересовавшийся знаком. Он то подходил к проходной пилотную и даже пытался заглядывать в окно, то возвращался на противоположную сторону улицы, где облюбовал себе скамеечку в чахлом скверике, разбитом на месте бывшей свалки токсичных отходов.
Одеждой и внешностью он походил на сельского жителя, приехавшего в город подзаработать, переходя улицу шарахался от каждой проносящейся мимо машины, и явно ощущал себя не в своей тарелке. В полдень он перекусил ломтем ситника, запив его водой из туалетного крана.
Дабы не спугнуть клиента, «пастухи» из «наружки» в контакт с ним не вступали и удерживали от этого патруль муниципальной милиции, уже давно точивший зубы на залетного сазана.
Донцов немедленно отправил туда Кондакова, попросив действовать крайне осторожно.
— Что за тип там нарисовался, мы пока не знаем, но вполне возможно, что птички собираются в одну стаю, — напутствовал он ветерана. — Не исключено, что где-то поблизости ошивается и старик Лукошников. Вот только Тамарка-санитарка от компании отбилась.
Едва Кондаков отбыл, как появился Цимбаларь, по ухмыляющейся роже которого было понятно — явился он не с пустыми руками.
— Докладывай, не тяни резину, — попросил Донцов.
Но, увы, перевоспитать потомка Земфиры и Атеко было уже невозможно. С комфортом расположившись по другую сторону стола и без спешки закурив, он обратился к коллеге с проникновенной речью:
— Донцов, ты, наверное, из тех мужиков, которые на бабу глыбою валятся и делают свою работу без всякого внимания к чувствам партнерши. Хорошо ей, нехорошо или вообще мерзко — это их ничуть не интересует. А ведь в таком важном деле нужен подход, предварительные ласки, любовные игры. Так и здесь. Я еще на порог не успел ступить, а ты уже орешь: «Давай!» Какое я поимею удовольствие, если тебе все разом выложу? Правильно, никакого. Только фрустрацию наживу. То есть состояние глубокого разочарования, вызванное неосуществленными желаниями. Я после этого страдать буду. Мучиться. И не исключено, что мое душевное неудовлетворение выльется в немотивированную агрессию.
— Так и быть, начнем сексуальные игры, — сдался Донцов.
— Ну тогда слушай. Заявился я, значит, на хату, где эту козу держат. Живет она там, скажу я, припеваючи. Жрет от пуза, курит американские сигареты и смотрит по телевизору передачи из жизни животных. Особенно про обезьян любит. Родня ейная, как-никак. Свобода девахе предоставлена полная. Ходит по всей квартире, спит в комнате одна, бычки выкидывает в форточку, на кухне сама себе чай заваривает. Только когда охранник в туалете сидит или за покупками в магазин бегает, ее наручниками к батарее пристегивают, предварительно лишив всех предметов, способных заменить отмычку.
— То есть какое-то время она все же бывает одна. — уточнил Донцов.
— Естественно. Когда на цепи сидит, когда нужду справляет и когда спит. Не полезешь ведь к ней под одеяло. Хотя ночью охранник регулярно заглядывает в спальню… А ты чего боишься? Суицида?
— Я уже и сам не знаю, чего бояться. Кстати, как ты считаешь, одного охранника достаточно?
— Если надо будет, он ее пальцем раздавит, как жужелицу. Пикнуть не даст.
— А вдруг она его сковородкой по голове? Или вилкой в сонную артерию?
— Вся посуда там одноразовая. Колюще-режущие предметы отсутствуют. Самое грозное оружие — зубная щетка.
— Опытный человек и зубной щеткой может много бед натворить… Ладно, валяй дальше.
— Осмотрел я там все внимательно, сделал необходимые замечания и попробовал с ней заговорить…
— По-каковски? — поинтересовался Донцов. — Или ты вьетнамский знаешь?
— При чем здесь вьетнамский… Существует простейший язык международного общения, понятный всем нормальным людям даже без предварительной подготовки. Кулак под нос — значит угроза. По голове погладили — молодец. Ну и так далее. Вот в таком плане мы с ней и общались. И вижу я, что девчонка с последнего раза сильно переменилась. Тогда как мышонок дрожала, дверного скрипа пугалась, при виде каждого нового человека в комок сжималась. А теперь ничего, лыбится даже. И главное, глазками так и стреляет, так и стреляет.
— Она что — флиртовать с тобой пыталась?
— Да нет же! Изучала она меня. Присматривалась. А улыбочки строила только для понта.
— Зачем тебя, Саша, изучать? — усомнился Донцов. — Ты и так весь как на ладони.
— Это тебе, суконной душонке, такое кажется… А чуткие женщины сразу ощущают во мне загадку. Впрочем, это не важно. Важно, что у девчонки настроение изменилось. С чего бы это, думаю. В ее положении особо веселиться нечему. Значит, каких-то перемен ждет. Или маляву с воли получила. Подзываю охранника и в его присутствии произвожу личный обыск.
— Опять ты за свое! Закон для кого пишется? Смотри, нарвешься на неприятности.
— Да ладно… Какие тут могут быть сантименты… А если она бритвочку под стелькой носит? Короче, ты не бранить меня должен, а, наоборот. — другим в пример ставить. Вот что я у нее в брючном кармашке нашел.
Цимбаларь предъявил свернутую в трубочку записку, на которой характерным почерком Лукошникова было что-то написано не по-русски.
— Древнегреческий. — констатировал Донцов, опознав в тексте такие приметные буквы, как «сигма» и «омега». — Понеслись в Институт языкознания. Остальное доскажешь по дороге.
Как назло, все знатоки древнегреческого, в том числе уже известная Донцову парочка, подались за город на конференцию «Структурная типология языка», но в конце концов нашлась юная практикантка, не устоявшая перед чарами Цимбаларя. а главное, кое-что кумекавшая в избранной профессии. При помощи словаря она за полчаса сделала дословный перевод записки.
Состояла та всего из пяти предложений и смысл имела довольно туманный: «У нас все готово. Долгожданный гость появился на горизонте. Время и место остаются прежними. Теперь все зависит только от тебя. Эдгар тебе поможет».
— Обстановка накаляется. — Донцов и мял записку, и смотрел ее на свет, и даже нюхал. — И это хорошо.
— Почему? — поинтересовался Цимбаларь. всегда старавшийся добывать свой хлеб малой кровью.
— Труднее всего достать противника, отсиживающегося в глухой обороне. А атакующего ловят на контратаках… Ты звякни на всякий случай охраннику. Пусть с девчонки глаз не сводит.
Спустя четверть часа, когда диск допотопного телефонного аппарата, фигурально говоря, раскалился от безуспешных попыток дозвониться до нужного абонента, Цимбаларь зловеще изрек:
— Не хотят трубку брать. Или уже некому.
Дальнейший обмен мнениями между коллегами проходил в машине, кратчайшим путем мчавшейся к месту заключения хрупкой азиатской девушки Доан Динь Тхи.
— Как эта записка могла попасть к ней? — ломал голову Донцов. — Адрес квартиры знают считанные люди. Не замешан ли здесь охранник?
— Он только утром узнал, куда именно его посылают дежурить. — возразил Цимбаларь.
— Постучали в дверь и передали записку вместе с пачкой денег.
— Лестничную площадку контролирует телекамера. Охранник отключить ее не может.
— А подбросить записку в квартиру реально?
— Как, через мусоропровод? Дверь двойная. Этаж десятый. Балконов нет. Соседи — проверенные люди.
— Ладно, с этим как-нибуль потом разберемся. Давай подумаем над текстом. — Донцов развернул записку, которую все это время не выпускал из рук. — Первая фраза: «У нас все готово». Что у них готово? Новое преступление, побег, военный переворот в Уганде, борщ с пампушками?
— Готово то, что они заранее наметили. Больше тут добавить нечего.
— Допустим. «Долгожданный гость на горизонте». Как это понимать?
— Появился кто-то, кого долго ждали.
— А почему на горизонте?
— Появился-то он появился, но поздороваться за ручку еще не успел. На подходе, так сказать.
