— А какой в этом смысл?
— Пока не знаю.
— Вы можете свести меня с кем-нибудь из этих Наметкиных?
— Нет. Я и сам не имею с ними контакта. До самого последнего времени они были для меня дичью, а я для них — охотником.
— Теперь ваши взаимоотношения изменились?
— Это скоро прояснится.
— А возможность того, что с нами ведет игры вовсе не Наметкин, а к го-то другой, присвоивший его имя и память, вы не учитываете? Ведь мы даже представить себе не можем, в каких адских безднах он побывал, и с какими порождениями потустороннего мира столкнулся.
— Такая мысль приходила мне в голову. Но кем бы ни оказалось это создание на самом деле — Наметкиным или его антиподом — мы против него практически бессильны. С предопределенностью нельзя бороться, ни с доброй, ни с дурной.
— Предопределенность как раз и подразумевает действие, борьбу, — горячо возразил Котяра. — Ничего не предпринимая, мы и ничего не добьемся. Да, дело принимает скверный оборот… Я, пожалуй, откажусь от поездки в Норвегию.
— Зачем? Вы уже не в состоянии что-либо изменить. Роль профессора Котяры сыграна, и сейчас был ваш последний выход. Финал доиграют без вас. Кроме того, в сложившейся ситуации, — Донцов кивнул налетное поле, залитое огнем прожекторов, — внезапный отказ от полета может быть воспринят не совсем адекватно.
— Подождите. — Котяра прищурился. — Уж не ваших ли рук это дело?
— Никаких комментариев, как принято сейчас говорить.
— Господи, зачем это вам понадобилось? Наши проблемы можно было обсудить как-то иначе. Цивилизованным методом…
— Иначе, сами знаете, не получилось. Избегали вы меня всячески. А что значит какая-то задержка рейса но сравнению со смертным врагом, угрожающим нам из-за Гималаев? Или даже по сравнению с моей скорой кончиной, которая будет вам так на руку.
— Вы сумасшедший!
— С кем поведешься, от того и наберешься… А Олега Наметкина или его убийц, что одно и то же. больше не ищите. Ваши пути разошлись раз и навсегда. Постарайтесь увековечить свое имя каким-то другим способом. Например, придумайте универсальное средство от запоя…
На летном поле загудели моторы, и пожарные машины, построившись в колонну, укатили прочь. Затем стал разъезжаться и милицейский транспорт. Половина прожекторов погасла.
— Приготовьтесь к посадке. — возвестила бортпроводница, все это время поддерживавшая связь с диспетчерской. -.Администрация аэропорта приносит вам глубокие извинения за доставленные неудобства. Счастливого пути.
— Прощайте, — сказал Донцов, но толпа пассажиров уже унесла Котяру к распахнутым дверям. Напоследок они успели лишь обменяться мимолетными взглядами, в которых был и взаимный упрек, и взаимное сочувствие.
Дождавшись, пока накопитель опустеет, Донцов проследовал обратно в зал ожидания, для чего ему пришлось еще дважды предъявить удостоверение. Здесь, как и повсюду в стране, действовали законы блатного мира, один из которых гласил: «Вход рубль, выход — два».
У невидимой линии, отделявшей территорию России от зоны международной юрисдикции, буквально выплясывал Шкурдюк, которого едва сдерживали два юных пограничника.
— Ваша рация разрывается! — завопил, а вернее, пронзительно засипел он, завидев Донцова. — Сначала вас все время по имени-отчеству вызывали, а потом сплошной мат-перемат пошел.
— Вот беда! Как же это я умудрился ее в машине забыть! — Донцов в сердцах даже хлопнул себя по лбу. — Проклятые метастазы, совсем памяти лишили!
ГЛАВА 21 КУРС — БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Джип Шкурдюка ракетой несся сквозь ночь, и если бы самолет, уносивший профессора Котяру в Осло, двигался в том же направлении, машина от него, наверное, не отстала бы.
Донцов в который раз пытался связаться с Кондаковым, но тот не отвечал. Не то старик отключил рацию, не то отключили его самого.
Шкурдюк был так поглощен дорогой, которая на такой скорости могла преподнести любой сюрприз, что даже не посмел поинтересоваться самочувствием улетевшего шефа. Единственное, о чем он успел попросить Донцова, так это о гарантии сохранности своих водительских прав, поскольку правила дорожного движения были несовместимы со столь бешеной скоростью.
— Это мелочь. Завтра я их вам хоть дюжину сделаю. — пообещал Донцов. — Можно даже на разные фамилии.
К счастью, на их пути не встретилось ни милицейских патрулей, ни пьянчуг, ни бродячих псов, ни таксистов, которые страсть как не любят уступать дорогу всяким чайникам.
Не прошло и получаса, как джип подкатил к Экспериментальному бюро и, описав вокруг него петлю, остановился там, где указал Донцов — с тыльной стороны, среди куч обледеневшего мусора, похожих на противотанковые надолбы.
— Я пойду с вами, — сказал Шкурдюк, которому, наверное, просто страшно было оставаться одному в столь мрачном и пустынном месте.
— Вы фильм «Люди в черном» видели? — поинтересовался Донцов. — Там агенты спецслужбы, контролирующей инопланетян, стирали случайным свидетелям память при помощи особого приборчика. У меня ничего такого при себе нет, так что потом придется применять обыкновенный кирпич. Если согласны, то пойдемте.
Шкурдюк был категорически не согласен и, едва только Донцов покинул машину, сразу задраил окна и заблокировал двери.
Ночью все выглядело совсем иначе, чем днем, и дырку в заборе он нашел далеко не сразу. Еще труднее было сориентироваться на территории, освещенной только светом звезд. Получая солидные деньги от заморских заказчиков, администрация бюро, как говорится, экономила на спичках. Впрочем, свет могли погасить и преднамеренно, дабы он не мешал обтяпывать разные неблаговидные делишки.
Конечно, страшна была не темнота сама по себе. Страшны были всякие ямы производственного и непроизводственного назначения, которые она скрывала. Сейчас только и не хватало, что провалиться в канализационный колодец, наполненный крутым кипятком или жидкими отходами гальванического цеха.
Препятствия наземные беспокоили Донцова в гораздо меньшей степени. Они заранее предупреждали о себе то ли темным силуэтом на фоне звездного неба, то ли каким-либо специфическим запахом, то ли внезапным появлением затишка, где совсем не ощущался ветер, свободно гулявший по территории Экспериментального бюро.
Таким манером он миновал несколько производственных корпусов, затемненных, словно в преддверии бомбежки, и увидел обширный светлый прямоугольник, который, несомненно, являлся стеклянной крышей монтажно-испытательного цеха, подсвеченной снизу скупым светом.
— Где же вы так долго пропадали? — раздался из темноты упрек, не менее горький, чем знаменитое «И ты, Брут?'».
— Машина сломалась. — вынужден был соврать Донцов. — А вы сами почему мне потом не отвечали?
— Да я тут в запале за все подряд дергал и какую-то штучку оторвал. — признался Кондаков. — Только не могу понять какую. Техника нынче пошла уж больно мудреная. Не то что раньше…
— Свисток, конечно, был надежнее, — согласился Донцов. — Хотя, случалось, тоже подводил.
