обитель Света с владениями темнушников. Вот другой туннель, по которому можно добраться до Торжища, а вот два малоизвестных туннеля, которые уходят в лабиринты, на этой схеме не изображенные. Который из них ваш? Только не надо гадать.
— А где дозоры светляков расположены? Тут это видно?
— Конечно. Здесь справа, а здесь слева.
— Светляки на меня слева набросились. Вот и соображайте.
— Все ясно, — Змей чиркнул по бумаге пальцем. — Это совпадает с нашими сведениями.
— Не пойму я только, зачем вам это знать нужно?
— Так… На всякий случай — Змей спрятал чертеж и сразу же переключился на другую тему: — Как глубоко вы проникали в недра Шеола?
— Всяко бывало. Смотря как мерить.
— Меряйте в километрах.
— С километрами у меня слабо, — признался Кузьма. — Я все больше на чутье полагаюсь. На какой мы сейчас примерно глубине?
— Зачем же примерно? Могу сказать точно. Ноль целых девять десятых километра.
— Тогда на ваш вопрос я отвечаю так: можно говорить о трех-четырех километрах.
— Ну а если в стороны? — Змей для наглядности пошире развел руки.
— Тут в километрах не померишь. Это то же самое, что спросить у глиста про величину свиньи, в кишках которой он проживает. Но бывал я во многих местах. Отрицать не буду. Правда, много где и не бывал.
— Например?
— Про Фараоново озеро слышали? Вот его-то я и не нашел, как ни старался. Хотя двое или трое выползков клялись, что даже искупались в нем.
— Разве им воды мало?
— Не скажите. Там совсем другая вода. Она все болезни лечит и раны заживляет.
— Глупости! Я ведь просил вас не отвлекаться… Новые ходы в Шеоле появляются?
— Конечно. За это вам надо спасибо сказать.
— Я говорю о ходах, не имеющих к нам никакого отношения, — пояснил Змей.
— Хм… — На этот раз Кузьма задумался по-настоящему, однако метростроевец не торопил его, делая, наверное, скидку на сложность вопроса. — А знаете, появляются!
— Кто их прокладывает?
— Я почем знаю! А кто прокладывает морщины на коже? Сами собой появляются.
— Морщины появляются потому, что кожа стареет.
— И Шеол стареет. Одни подземные реки иссякают, другие меняют русла. Где-то грунт проседает, где-то вспучивается. Про потопы тоже нельзя забывать. Да мало ли что еще!
— Приходилось ли вам находить какие-нибудь подземные склады?
— Скорее клады, чем склады. В основном мелочовка. Сегодня нашел, а завтра уже сбыл все.
— Хотите сказать, что о складах оружия, амуниции и горючего вам ничего не известно?
— Не хочу сказать, а говорю! Не-из-вест-но! — произнес Кузьма по слогам. — Вы меня еще в прошлый раз этим вопросом замучили, когда я в лазарете почти без чувств лежал.
— Не надо нервничать… Как близко вы подходили к Грани?
— С какой стати мне к ней близко подходить? Я в огонь зря соваться не привык.
— В огонь? — Змей едва не подскочил на своем месте.
— Не в огонь, так под топор, какая разница! Это я для примера сказал.
—А-а-а… — разочарованно протянул Змей. — Есть ли у вас собственная версия причин, вследствие которых наступила Черная Суббота?
— Хоть сто штук. Могу и сто первую сочинить. Специально для вас. Только в другой раз. Устал я что-то. Давно не приходилось столько говорить. Язык распух.
— Хорошо. Будем заканчивать. — Похоже было, что и Змей изрядно вымотался. — Не хотите ли добавить что-нибудь к уже сказанному?
— Добавляют в драке, если кому вдруг мало покажется, — молвил Кузьма назидательным тоном. — В корчме иногда добавляют, но уже за отдельную плату. А мне добавлять нечего. И так всю душу наизнанку перед вами вывернул.
— Вряд ли. Душа ваша — потемки. Шеол, конечно, на всех свою печать накладывает, но на выползков в особенности. Там бездна, — он указал пальцем вниз, — и тут тоже бездна, — палец уперся Кузьме в грудь.
Сказано все было совершенно серьезно, без тени шутки или иронии. Кузьму даже холодок по коже пробрал: а не кроется ли в словах метростроевца причина, по которой бесследно исчезли почти все выползки?
Змей между тем кивнул на прощание и уже поставил ногу на нижнюю скобу лестницы.
— Долго вы меня тут мариновать собираетесь? — опомнился Кузьма. — Выпустили бы на волю. А то я скоро ходить разучусь.
— Выпустим, — не оборачиваясь, пообещал Змей. — Как только получим достаточно надежную гарантию вашей лояльности, так сразу и выпустим.
Эта загадочная фраза неизвестно почему сильно подпортила Кузьме настроение.
Свободу он получил уже спустя сутки. Хотя какая это была свобода — смех один! Просто появилась возможность из одной тюрьмы, очень уж тесной, перебраться в другую, более просторную.
Всяких правил и ограничений у метростроевцев существовало столько, что иной раз казалось — лучше бы сидеть в одиночке, по крайней мере никто шпынять не будет.
В общественную ночлежку Кузьму не пустили — отсутствовали документы на прохождение необходимых предварительных процедур (обманул, значит, Змей с карантином). В то же время обитать где попало тоже не полагалось — могли лишить скудного пайка.
Сам начальник отдела техники безопасности Кузьме на глаза не попадался, словно бы нарочно его избегал. А может, просто брал на измор. Дескать, сам прибежишь и в ножках валяться будешь.
Венедим находился в лазарете, где в преддверии трехстороннего совещания ему усиленно поправляли здоровье. Посторонние туда не допускались. Еще Кузьма узнал, что его бывшее узилище уже занято кем-то другим — увесистый валун вновь прижимал люк, а вокруг расхаживал охранник, бдительность которого (как и все, что касалось профессиональных устремлений метростроевцев) превосходила всякие разумные пределы.
Впрочем, в этой постылой жизни случился и один светлый момент. Одноногий и беспалый ветеран труда, ныне состоящий в штате отдела материального обеспечения, вернул Кузьме все конфискованное имущество.
Первым делом Кузьма взболтнул баклагу, горлышко которой было обклеено бумажками с мутными фиолетовыми штампами. Такие вот были эти метростроевцы — человека могли запросто похитить, зато его имущество берегли как зеницу ока. НД предложение отметить рюмашкой первый день свободы, инвалид, грудь которого украшали железные бляхи с затейливыми надписями вроде «За прокладку туннеля Скрипуха — Гиблое» или «За создание резервной дренажной системы», ответил лишь презрительным взглядом. На таких бездельников, как Кузьма, ему даже слов было жалко тратить.
Пришлось праздновать в одиночестве. Отыскав более или менее укромное местечко, Кузьма несколько раз прилично приложился к баклаге и стал обдумывать свое нынешнее житье-бытье.
Ситуация складывалась довольно забавная. Ha Кузьму Индикоплава претендовали сразу три могущественные общины. И это при том, что каждая из них в отдельности попутно лелеяла планы его физического устранения.
Это соперничество должно было разрешиться в самое ближайшее время. И кому бы Кузьма ни достался, пусть даже всем противоборствующим сторонам сразу, его обязательно погонят к этой чертовой Грани. Короче говоря, очень скоро он может распрощаться не только с вольной жизнью, но и с жизнью вообще.
Вывод напрашивался сам собой — не дожидаясь решения трехстороннего совещания, поскорее
