— Ко мне в клинику. Я сейчас практикующий врач-психотерапевт. Лечу от неврозов, депрессии, истерии.
— А меня от чего будешь лечить?
— От любви. От ненависти. От всего того, что мешает тебе нормально жить. Согласен?
— Согласен! — Костя рванул на себе больничную рубашку. — Вылечи меня от любви! А еще лучше — помоги умереть!
ЭПИЛОГ. ДЕВОЧКА ИЗ БУДУЩЕГО
Прошло несколько лет. Костя Жмуркин, уже давно признанный вменяемым, тем не менее частенько посещал клинику Ермолая Сероштанова, где проходил так называемые «сеансы профилактической психотерапии».
Вот и сейчас, закрыв глаза и расслабившись, Костя лежал на специальном столе в процедурном кабинете, а главный врач, он же владелец клиники, священнодействовал над ним, словно ацтекский жрец, готовящий жертву к закланию.
В последнее время для Кости не было ничего более приятного, чем лежать вот так бездумным и бесчувственным бревном. Сознание меркло, но не угасало, плавно уплывая в мир покоя и грез, где не было ни горя, ни тоски, ни боли, ни тяжких дум, ни угрызений совести.
— Ну все, оживай, брат. — Ермолай осторожно тронул его за плечо. — Закончено!
— Что закончено? — Костя открыл глаза, из запредельных просторов, населенных светоносными серафимами, сразу вернувшись на грешную землю.
— Все закончено. Друзьями мы можем оставаться и дальше, но это наша последняя встреча как врача и пациента. Будем считать, что ты здоров. Ты понимаешь, о чем я?
— Серьезно?
— Куда уж серьезнее. Скажи честно, ты любишь сейчас кого-нибудь?
— Не знаю… Разве что внучку. Хотя и стараюсь подавить это чувство самовнушением. Как ты учил.
— У нее по жизни все нормально?
— Да.
— А как насчет родины? Или бабы какой-нибудь? Про себя самого я уже и не спрашиваю.
— Затрудняюсь ответить. — Костя напряг память. — Как-то не задумывался.
— Ну а ненависть твоя знаменитая? Как она?
— А кого мне ненавидеть? Вроде все нормально… И вообще отстань. У меня сегодня голова что-то плохо варит.
— При чем здесь голова! Ненавидеть, как и любить, нужно всеми фибрами души и тела. До дрожи! До обморока! Как ненавидел протопоп Аввакум! Как любил Ромео! А если ты, брат, затрудняешься с ответом, то какая тут может быть любовь и ненависть…
— Устал я. И любить устал, и ненавидеть.
— То-то и оно. Я давно в тебе это подметил. А сегодня убедился окончательно. Все, опустел ты. Страх остался. Тоска. Но больше ничего. В этом смысле ты полный импотент.
Известие это оставило Костю совершенно равнодушным. Он почесался под рубашкой и стал обуваться. Потом спросил:
— Считаешь, твое шарлатанство помогло?
— Не знаю. И оно, конечно, тоже. Но и годы сказываются. К пятидесяти уже сила чувств не та. Только тебе какая разница? Главное, брат, ты никому не опасен. Проклятье снято. Радоваться надо, а ты нос повесил. Я ведь раньше, честно сказать, побаивался тебя. Всякий раз при встрече блок в своем сознании ставил. Щит от любви и дружбы.
— Нужен ты мне, костоправ несчастный.
— И на том спасибо… Ну давай отметим это дело. Закатимся в ресторанчик.
— Мне внучку надо из садика забрать.
— Нет проблем! Захватим ее с собой. Люблю женское общество.
— Не рано ли ей еще по ресторанам?
— Думаю, что от порции мороженого она по кривой дорожке не пойдет.
— Тогда пошли. Туда на автобусе час езды с двумя пересадками.
— Брат, я достаточно зарабатываю, чтобы взять такси…
Очкастая девочка, прищуром глаз похожая на деда, а изысканными чертами лица — неизвестно на кого, стояла за забором детского сада, вцепившись в его железные прутья, как в тюремную решетку. Даже не принимая во внимание очки, сразу было понятно, какая это умная девочка.
— Здравствуй, — сказал Ермолай, присаживаясь на корточки по эту сторону забора.
— Богаты, так здравствуйте, а убоги, так прощайте, — с достоинством ответила девочка.
— Читает все подряд, — сообщил Костя. — Вот до Даля на днях добралась.
— А как тебя зовут?
— Аурика.
—Странное имя.
— Ничего не странное! Это значит — золотая.
— Знал бы ты, сколько я сил положил, чтобы это имя отстоять, — добавил Костя.
— Хочешь конфетку? — Ермолай протянул ей карамельку, каким-то чудом завалявшуюся в его кармане.
— Не люблю сладкого. От него кариес бывает.
— Не любишь? — Ермолай подмигнул Косте. — А что ты любишь?
— Женщин об этом спрашивать неприлично. — Костина внучка поджала губы.
— Ну хоть деда своего ты любишь? — настаивал Ермолай.
— Я согласна его любить. При условии искоренения имеющихся недостатков. С перечнем он ознакомлен.
Ермолай в комической растерянности оглянулся на Костю, а тот только печально кивнул головой.
— А вот, допустим, ты полюбишь кого-нибудь, — зашел с другой стороны. — Ему от этого хорошо будет или плохо?
— Естественно, хорошо. Примеры имеются.
— Ей собака соседская приглянулась. Честно говоря, так себе шавка. С сомнительной родословной. И тем не менее медаль на последней выставке отхватила, — пояснил Костя.
— Дай-ка, маленькая, я тебя за ручку подержу, — озабоченно сказал Ермолай. — Хорошая ручка, хорошая… Ну ладно, иди к нам. Мы тебя ждем.
Девочка в обход забора двинулась к калитке, а Ермолай многозначительно глянул на Костю.
— Догадываешься, дедушка?
— Догадываюсь, — вздохнул Костя.
— Ты не вздыхай, тут все совсем по-другому, чем у тебя. Между любовью разрушающей и любовью созидающей разница как-никак имеется.
— А если она подлеца полюбит?
— А если тебе сейчас самолет на голову упадет? Если, если… Любовь и подлеца способна исправить. Но только ей об этом еще рано думать. Она же ребенок. Пусть сначала тебя, бедолагу, полюбит, страну свою несчастную, людей добрых, садик этот зачуханный.
— Вот еще. — Девочка подошла очень тихо и почему-то совсем не с той стороны, откуда ее ожидали. — Любовь не резиновая, на всех не хватит. Если уж я кого-нибудь полюблю по-настоящему, так это только себя. Ну, может быть, еще деньги, власть, жевательную резинку и хороших кукол…
