среднем на счету каждого маньяка числится до пятнадцати жертв. Мой последний крестник попух на четвёртой, то есть на мне. Вот и посчитай.
— Какие ужасные существа эти люди. Иногда мне становится стыдно, что я принадлежу к их числу.
— Это хороший признак. Значит, душа твоя ещё не зачерствела. Но в отчаянье впадать не следует. Хотя бы потому, что прекрасный город, по которому мы сейчас топаем, создан людьми… А пока тормози какую-нибудь тачку… Не забывай, что ты мама, а я твоя маленькая дочка. У меня ножки устали.
Местом условленной встречи Ваня избрал кафе под названием «Ротонда» — довольно миленькую западню, имевшую один-единственный выход и надёжные решётки на окнах, выполненные в форме затейливых кружев.
В совдеповские времена сюда заманивали состоятельных заезжих фарцовщиков и намеченных для перевербовки иностранных агентов. С той достославной поры в кафе мало что изменилось. Осталось прежним и название, на блатном жаргоне означавшее тюрьму, и амбал за стойкой, от которого так и веяло казённым домом, и скудное меню, состоявшее из коньяка, вина, растворимого кофе, соков, пирожных и единственного сорта мороженого.
Все эти подробности, не предназначенные для посторонних ушей, поведал Людочке Ваня Коршун, по праву считавшийся здесь завсегдатаем.
Первый клиент — типичный клерк средней руки — явился точно в назначенное время, что делало ему честь уже само по себе, вне зависимости от ценности предоставленной информации. Поскольку Людочка и Ваня были единственными посетителями кафе, он направился прямиком к их столику и вежливо осведомился:
— Извините, это вы интересуетесь пропавшим старичком?
— Да-да, — подтвердила Людочка с улыбкой, хотя и обворожительной, но слегка потерянной, как того и требовали данные обстоятельства. — Я вас слушаю. Не желаете ли что-нибудь заказать?
— Спасибо, не надо. Я на минутку со службы вырвался… А по телефону у вас голос какой-то другой был.
— Это потому, что мама всё время плакала, — просюсюкал Ваня.
— Ах, простите… Но не исключено, что всё образуется. Видел я весьма странного старичка. Как раз в указанное вами время. И приблизительно в том же месте.
— Вы лучше сначала всё расскажите, — перебила его Людочка. — Сами понимаете, что для нас важна каждая деталь.
— Нуда… Конечно… Только рассказывать, собственно говоря, нечего. Встал я пораньше, чтобы кое- какие делишки до работы утрясти. Выехал со двора. Меня и тормознули. Вообще-то я пассажиров не беру, но тут решил немного на бензин подзаработать.
— Кто вас тормознул?
— Мужчина. Средних лет. Самой обычной наружности. Правда, в руках у него была трость. Странная такая трость, с массивной рукояткой. Наверное, дорогая. Сейчас ведь трости опять в моде.
— Подождите, а при чем здесь старик?
— А старик, едва я остановился, словно из-под земли возник. Уж он-то явно был не в себе.
— Почему вы так решили?
— Трясся весь и говорил невпопад.
— Кому говорил?
— Молодому.
— Так они вместе были?
— Конечно. Когда старик уселся на заднее сиденье, молодой ему трость передал.
— Постарайтесь вспомнить, что говорил старик.
— Да белиберду какую-то. Дескать, скоро боты кончатся, что тогда делать будем? А молодой его успокаивает: ничего, на наш век хватит. И вот что меня больше всего удивило: когда они сели, запах в машине появился, словно в стрелковом тире или на охоте, когда дымным порохом палят.
— Как бы тухлым яйцом, — подсказала Людочка, разбиравшаяся во всём, что касалось огнестрельного оружия.
— Вот-вот…
— Куда вы их отвезли?
— Тут тоже без фокусов не обошлось. Сговаривались мы до Киевского вокзала, а потом они велели повернуть совсем в другую сторону и остановиться. Проехали всего с километр, но расплатились щедро. Когда выходили, молодой у старика трость снова забрал. Думаю, там их машина ожидала. Но они с места не сдвинулись, пока я за угол не свернул… Чтобы вам нагляднее было, я даже карту с собой прихватил.
Он развернул потёртую на сгибах карту города, и Людочка с Ваней уставились на жирную точку, заранее поставленную красным фломастером.
— Глухое место, — вздохнула Людочка, — поблизости ни одного солидного заведения, на котором может стоять камера слежения.
— Это точно, — подтвердил клерк. — Ночью туда лучше вообще не соваться. Рокеры собираются и прочая шваль.
— Опишите, как выглядел старик, — попросила Людочка.
— Приблизительно лет восьмидесяти. Бритый. Щёки впалые. Шамкал, значит, челюсть вставная. Лицо в бородавках.
— Здесь? — Людочка приставила палец ко лбу — а могла и к носу.
— Нет. Здесь и здесь, — клерк поочерёдно коснулся левой щеки и подбородка.
— Во что он был одет?
— Дайте вспомнить… На нём было серое пальто-реглан, старомодное такое, и свитер под горло. На голове кепка с пуговкой.
— Очками не пользовался?
— При мне — нет.
— В каких отношениях он состоял с другим вашим пассажиром? Начальственных, подчинённых, родственных? На ваш взгляд, конечно.
— Я бы сказал, в равноправных.
— Это был он? — Из особого отделения сумочки, где у неё хранились портреты всех родственников, включая племянников, Людочка извлекла цветную фотографию своего отца, бравого каперанга.
— Нет, — ошарашенный клерк помотал головой, — ничего общего.
— Ваша информация, увы, оказалась бесполезной, — печали, вложенной Людочкой в эти слова, с лихвой хватило бы на весь последний акт «Ромео и Джульетты». — Вам встретился совершенно другой человек.
— Мамочка, не плачь, — залепетал Ваня, хотя Людочка и не помышляла о таких крайних мерах. — Деда найдётся.
У клерка, оказавшегося в положении стриптизёрши, по ошибке заявившейся на похороны, даже уши покраснели. Он растерянно забормотал:
— Простите… Я хотел, как лучше… С каждым может случиться…
— Не надо извиняться. Вы благородный человек. Теперь такие встречаются всё реже и реже… Вам, наверное, пришлось потратиться из-за нас? Вот, возьмите, — прикрывая лицо платочком, она сунула клерку сотенную бумажку.
— Что вы, что вы! — запротестовал тот, но деньги принял очень даже охотно.
— Ну ты молодец! — искренне восхитился Ваня. — Артистка! Вупи Голдберг! И колола его правильно, как профессионал.
— А для чего я четыре семестра подряд изучала тактику ведения допроса? Между прочим, твёрдую четвёрку имела.
— Я бы тебе пятёрку поставил! Вот только денег жалко. Зря ты их отдала. Он и так не знал, куда
