деваться. Хотел, сучара, на чужом горе нажиться! Лучше бы я за эту сотнягу коньяка себе заказал.
— Перебьёшься. Сколько ещё человек условились о встрече?
— Всего один.
— Когда он придёт?
— В два. Осталось пятнадцать минут.
Людочка занялась остывшим кофе, а Ваня — растаявшим мороженым. В «Ротонду» зашли двое мужчин, одетых, как любители мотоциклетной езды, и, не снимая шлемов, направились к стойке. Им хотелось белого сухого вина, желательно французского, а бармен мог предложить только красное креплёное, крымского розлива.
Потом спор как-то сразу затих и один из мужчин подошёл к столику, занятому нашей парочкой. Стоя у Людочки за спиной, он спросил:
— Скажите, пожалуйста, сколько времени?
— Без пяти два, — ответила девушка, поглядывая на незнакомца в зеркальце своей косметички. — А разве ваши часы неисправны?
— К сожалению, они показывают время совсем другого часового пояса, где не всё так серо и грустно, как здесь, — мужчина убрал левую руку за спину.
— Вы, случайно, не Канары имеете в виду?
— Неважно. Но в тех краях милые и юные создания не ввязываются в опасные игры, которые заказаны даже суровым мужчинам. Подумайте, стоит ли искушать судьбу и дальше. В конце концов, оторванная голова назад не прирастёт.
— Вы подразумеваете мою голову? — голосом Снежной Королевы осведомилась Людочка.
— И вашу тоже. Прощайте. Только не сочтите мои слова неуместной шуткой. Всё гораздо серьёзнее, чем вам кажется.
Дождавшись своего товарища, небрежно швырнувшего что-то на пол, он направился к выходу. Дверь за ними захлопнулась с грохотом.
— Стёпа, ты почему стоял, как усравшийся паралитик? — поинтересовался Ваня.
— А что я мог? Меня всё время под прицелом держали, — стал оправдываться бармен. — Пушку наставил и шепчет: если пикнешь, я из твоих грёбаных мозгов коктейль сделаю. С вишнёвым ликёром.
— На обманке тебя, придурок, держали. — Ваня подобрал с пола пластмассовый пистолет. — Эх ты, реальную волыну от игрушки отличить не можешь… Лучше помоги мне дверь открыть.
Однако совместные усилия зверовидного Стёпы и ангелоподобного Вани успехом не увенчались. Дверь хоть и тряслась, но свои основные функции выполнять отказывалась.
— Заклинили чем-то, — сказал бармен, утирая обильный пот, причиной которого были отнюдь не физические усилия, а пережитый страх.
— Конечно! У вас же за дверью пожарный щит, словно нарочно, висит. Любой шанцевый инструмент на выбор.
— Я здесь при чём! — огрызнулся бармен. — Пожарная инспекция такое предписание дала, мать их враскорячку!
— Ты в присутствии девушки слова-то подбирай, — посоветовал Ваня. — Ведь и в морду недолго схлопотать.
— Прошу пардону, — потупился Стёпа. — Я думал, ото сексот переодетый, вроде тебя.
— За сексота тоже нарваться можно, — сделав пальцы «козой», Ваня пугнул бармена. — Придётся тебе выставить мне сто грамм за счёт заведения. Заодно и подмогу по телефону вызови. Самим нам из этой ловушки не выбраться. Что называется — влипли…
Узнав про Людочкины приключения, Кондаков проявил столь редкое по нынешним временам великодушие и на очередную встречу с Чертковым отправился один, но на сей раз со всей полагающейся подполковнику помпой, то есть на служебной машине со спецсигналами — сиреной и мигалкой.
Впрочем, появление истошно завывающего и сверкающего фиолетово-оранжевым пламенем механического зверя ничуть не растревожило деревню, тяжкий сон которой издревле порождал своих собственных, свойственных только этой земле чудовищ — химерическую помесь терпеливого вола и неистового вепря, к тому же весьма неравнодушного ко всем видам дурмана.
Чертков, уже расплевавшийся с грядками, выглядевшими в его исполнении, словно длинный ряд безымянных могил, сейчас пересаживал малину, густые заросли которой напоминали знаменитый майнридовский чепараль — Шервудский лес Северной Америки.
— А не поздно? — заходя во двор, поинтересовался Кондаков.
— Наоборот, рановато, — ответил Чертков. — Сутки ведь ещё не миновали.
— Я говорю, не поздно ли малину пересаживать! — Кондаков повысил голос. — Неужто оглох?
— Ничего с ней не станется. Живучая, зараза, как марксизм. Могу тебе часть уступить. Голландский сорт, по большому блату доставал.
— Мне свою некуда девать. А марксизм ты, лишенец, не тронь. Если бы не такие, как ты, он ещё сто лет бы стоял… Лучше скажи, что по делу слышно?
— Вот так сразу и скажи! Ты сначала как человек в дом зайди. Посидим, выпьем. Песню споём.
— Недосуг мне песни распевать, — нахмурился Кондаков. — По горячему следу иду.
— По горячему? — фыркнул Чертков. — Твой след не то что остыл, а быльём порос. Да ещё каким быльём! Одни говорят, будто этому гаврику Серго Гобашвили голову бензопилой отпилил. Другие, что это инопланетянин был, под человека замаскированный. Сам на родную планету стартовал, а ненужную оболочку ментам на память оставил.
— Быльё меня не интересует. Я его и без тебя наслушался. Мне конкретные факты нужны.
— Из-за этих фактов сегодня ночью мои подпаски весь город перетрясли. Пару раз даже в перестрелку встряли.
— Только не надо мне рекламу вешать! Что в сухом остатке? Проще говоря, в итоге.
— Да нет пока никакого итого. — Чертков смущенно поскрёб в затылке. — Непричастны урки к этой мокрухе. Никоим боком не причастны. Все группировки дружно отмежевались. Да и вшивари мелкие на это не пошли бы. Подрезать фраера или ногами до смерти забить, это они ещё могут, а чтобы голову оторвать — ни-ни. Все авторитеты на том сходятся, что убийцу нужно в ваших собственных рядах искать, а то и повыше. Не надо свои подковерные распри на блатарей списывать.
— И это весь твой сказ? — физиономия Кондакова приобрела скорбное выражение.
— Всё, что могу. — Чертков развёл руками. — Как говорится, не веришь — прими парашу.
— Вчера ты иначе себя вёл. Соловьём заливался. Сорок бочек арестантов обещал.
— Выпил, вот и понесло, — честно признался Чертков. — Да и мамзель твоя повлияла. Где она, кстати?
— Допрашивает одного гуся вроде тебя. Показания выколачивает.
— Неужели дерётся? — уважительно поинтересовался Чертков.
— Ещё как! По яйцам бьёт — получше, чем футболист Бубукин по мячу.
— Свят, свят, свят, — Чертков перекрестился. — А ведь вся из себя такая холёная. Не дай бог такая сноха достанется!
— Так что, считай, тебе крупно повезло. — Кондаков стал закатывать рукава. — Сегодня я один против тебя. Вчерашний уговор помнишь? Не отказываешься?
— Я от своих слов никогда не отказываюсь. Коль заслужил — бей. — Чертков опустил подбородок к груди, ноги расставил пошире и чуть наклонился вперёд, сразу став похожим на знаменитую скульптуру «Никогда не сдадимся».
Кондаков, следуя примеру хозяина, тоже принял боксёрскую стойку и, как бы примериваясь, несколько раз коснулся его скулы кулаком.
— Не выпендривайся, — попросил тот. — Мне ещё поросёнка кормить надо.
— Сейчас. — Кондаков отвёл правую руку назад. — Раз, два, три! — но в последний момент переменил планы и коротко — снизу вверх — врезал левой в солнечное сплетение своего спарринг- партнёра.
Чертков от удара резко скрючился, упал и в той же позе остался лежать на свежевскопанной
