— Когда я обнаружил их вместе!
— Все это было подстроено, разумеется, — усмехнулся я, — а сценарий сочинила Антония.
— Черт побери, Холман, — с горечью бросил он. — До чего же вы сообразительны! Есть ли хоть что-то, чего вы не знаете?
— Будь у меня достаточно времени, — осторожно заметил я, — я бы собрал все данные на Хелен Кристи и с точностью выяснил, какую роль она играла в вашем прошлом, но времени у меня нет.
— Я поражен. — Он даже ухитрился кривовато ухмыльнуться. — Выходит, все же нашлось нечто такое, чего вы не знаете? А я-то посчитал вас всемогущим всезнайкой!
— Я мог бы высказать кое-какие предположения, — пожал я плечами, — но не хочется делать это вслух.
— Всемогущий всезнайка! — повторил он еще раз, принимаясь набивать трубку. — Она была актрисой, когда я женился на ней. После развода вышла замуж за давнего любовника, актера по фамилии Кристи. Года через два он умер, оставив кипу неоплаченных счетов. Хелен требовалось срочно найти работу, но возвратиться в театр она не могла, поскольку к тому времени моя слава гремела, а многие все еще помнили развод. И вот один продюсер, давний приятель Хелен, чуть ли не специально для нее придумал должность своего помощника. Ко всеобщему изумлению, включая самого продюсера, у Хелен оказался настоящий талант к исправлению погрешностей в сценариях. Он поручил ей еще пару пьес. После чего Хелен как бы обрела независимый статус и начала работать самостоятельно в качестве рецензента — “врачевателя сценариев”. Я без колебаний попросил ее помоги, мне с проклятым третьим актом. Это было деловое соглашение, причем я твердо знал, что уж если кто и в силах мне помочь, то одна Хелен. Приглашать ее в дом я не опасался:
Антония видела мать всего один раз, да и то малым ребенком. Остальные же вообще не были с ней знакомы.
— Почему Хелен согласилась с вашей безумной идеей шантажировать самого себя?
— Да просто то, что она сказала обо мне Джеки Лоррейн, — истинная правда, — спокойно ответил он. — Всю жизнь я хотел, чтобы меня любили окружающие, и по этой причине неизменно усаживал их себе на шею. Смешно, не правда ли? Рейф Кендалл, великий драматург, знаток человеческих душ, в собственных отношениях с людьми — полнейшее ничтожество. Хелен сказала, что давно пора учиться давать сдачи и она с радостью мне поможет. Мне потребовалось всего пятьдесят лет, издевалась она, дабы понять: за все то добро, какое я делаю людям, они платят черной неблагодарностью и даже не скрывают своего презрения. И Хелен была тысячу раз права. — Голос у него дрогнул. — Она помогала мне, а теперь убита, и это тоже моя вина!
— Когда вы все это организовали, создав такие потрясающие условия, что шантажист мог бы, не особо напрягаясь, получить около миллиона долларов, — ошарашенно пробормотал я, — неужели вам ни разу не пришла в голову мысль, с каким искушением все это связано? Вы не подумали, что этот план может обернуться чудовищем Франкенштейна?
— Нет. — Он растерянно улыбнулся. — Как я вам уже говорил, я только в пьесах знаток человеческих слабостей. — Кендалл принялся раскуривать трубку, и голос у него зазвучал увереннее. — Полагаю, теперь мне не остается ничего иного, как подарить семьдесят пять процентов дохода от пьесы Боулеру и до конца своих дней выслушивать попреки Майлза, Брюса и Джона за то, что я был таким идиотом.
— Если бы речь шла только о ваших деньгах! Тогда я бы не стал спорить. Вы заслужили подобную оплеуху. Но ведь дело приобрело куда более трагический характер: произошло убийство.
Вот когда он встревожился по-настоящему:
— Но я вынужден откупиться! Боулер без колебаний возбудит судебное дело, а огласка меня погубит!
— Пожалуй, у нас есть дохленький шанс, — стал я размышлять вслух. — Вызовите-ка Боулера и скажите ему, что подпишете бумаги, но он должен принести их сюда в пять часов. Если позвоню я, этот тип почует ловушку. И проследите за тем, чтобы и Хиллан, и оба ваших нахлебника непременно явились.
— Хорошо... — Он вопросительно посмотрел на меня. — Вы тоже здесь будете?
— Разумеется.
— Не представляю, чем это может помочь, — пробормотал он. — По-моему, шантажиста уже не обуздать.
— Но вы, конечно, заинтересованы в том, чтобы поймать убийцу Хелен Кристи? — проворчал я. Кендалл вспыхнул:
— Естественно, я хочу, чтобы убийца Хелен получил по заслугам и...
Я поднялся со стула:
— Антония дома?
— По-моему, еще не вставала.
— Где ее комната?
— Вверх по лестнице и вторая дверь направо. — По глазам Кендалла было видно, что ему не терпится задать мне кучу вопросов, но он взял себя в руки. — Так мы с вами увидимся сегодня в пять? — без особой нужды переспросил драматург.
— Да, я приду.
— Но что, если Боулер не принесет бумаги? — Теперь в его голосе явственно звучали панические нотки. — Понимаете, он может отказаться! Что тогда...
— За такие деньги Боулер охотно приволок бы эти бумаги даже в Монголию, — усмехнулся я, — а уж насчет Бель-Эйр и беспокоиться нечего!
Я вышел из кабинета, разыскал лестницу, поднялся наверх и постучал во вторую дверь справа.
— Идите к черту! — раздался недовольный голос. — Ночь на дворе!
— Где? — откликнулся я. — На Восточном побережье? — После этого я повернул ручку и вошел в комнату.
Египетская прислужница сидела в постели и глядела на меня широко открытыми зелеными глазами. Белый атласный бюстгальтер приятно контрастировал с густым загаром. Антония отбросила прямые волосы с глаз, и медленная улыбка слегка изогнула ее чувственные губы.
— Если вы задумали изнасилование, лучше попытайте удачи с Джеки Лоррейн, — проговорила она тем низким, тягучим голосом, от которого у меня всегда мурашки пробегают по позвоночнику. — До полудня я холодна как рыба.
— И в мыслях ничего такого не было!
— Судя по тому, как вы пялитесь на мой лифчик, возможно, вы хотели усыпить бдительность, а потом... — Она захихикала. — А я-то думала, той раскормленной блондинки за глаза хватит низкопробному соглядатаю вроде вас!
— Ну, на эту раскормленную блондинку стоило только искоса взглянуть, как она с воплями исчезла в ночи. По-моему, она относится к категории вечных старых дев, — невольно вырвалось у меня.
— А до чего ж здорова, чертовка! — Антония болезненно поморщилась. — У меня столько синяков по всему телу, что разглядывать их пришлось с помощью двух зеркал. Но если оставить в стороне вопрос об изнасиловании, ради чего вы прискакали сюда в такую рань, Холман?
— Я знаю вас всего два дня, — обронил я, недоверчиво покачав головой. — За это время вы без конца оскорбляли меня, приказали своему дружку избить до полусмерти, а теперь я вдруг узнаю, что у нас с вами есть кое-что общее. Вы — не смейтесь! — на моей стороне. Или, если вам больше нравится такая формулировка, я на вашей стороне.
— За те два дня, что мы знакомы, — холодно парировала она, — вы ухитрились оскорбить всех обитателей этого дома, включая меня. Вы также нарушили все мои хитроумные планы, подвергли меня унижению, отлупив, связав и вместо кляпа засунув в рот мои собственные трусики. Ну и ручищи же у этой вашей толстухи! — Она слегка надула нижнюю губу. — Я бы не назвала это общностью интересов, Холман, откуда же столь удивительная перемена? Это на вас не похоже.
— Услышав, что Хелен Кристи убита, вы велели Питу Райнеру угомониться, поскольку все равно “уже слишком поздно”... — Я бросил на нее долгий взгляд. — Меня не назовешь оптимистом, но все же я считаю, что один маленький шансик остался.
