– Алекс может, перейдёшь к делу? Ты отрываешь мистера Квиллера от работы.
– Ах да! Завещание. В связи с завещанием возникла некая проблема.
– Не вижу никакой проблемы, – возразила Пенелопа. – Ты придумываешь проблему там, где она ещё не возникла.
Старший компаньон бросил на младшего негодующий взгляд, прокашлялся и открыл портфель.
– Как вам известно, мистер Квиллер, Фанни оставила в сейфе три завещания, написанных собственноручно. Она часто меняла свои намерения и написала много завещаний. По нашей рекомендации сохранялись только три. Они были, разумеется, датированы и действительным считается самое последнее. Наличие трех завещаний даёт нам некоторое представление о том, как в течение последних лет менялись настроения нашей клиентки.
Квиллер перевёл взгляд с лица адвоката на его ботинок; из-под дивана выглядывал коричневый треугольник мордочки Юм-Юм. Коко, наоборот, устроился на голове лося с видом председателя суда.
– По самому старому, недействительному завещанию всё состояние Фанни отходит некоему фонду в Атлантик-Сити на реконструкцию одного из районов города, с которым её явно связывают воспоминания, хотя большинство из нас вряд ли сочтёт это место, хм, слишком привлекательным.
Юм-Юм осторожно высунула лапку из своего убежища. Пенелопа заметила этот маневр, и на её лице ясно отразились героические усилия сдержать смех.
– Второе завещание, – продолжал Гудвинтер, – которое тоже является недействительным, я упоминаю лишь для того, чтобы познакомить вас с переменами в симпатиях Фанни. Этот документ отдаёт половину состояния вышеупомянутому фонду в Атлантик-Сити, а вторую половину – школам, церквам, культурным и благотворительным организациям, здравоохранению и коммунальным службам Пикакса. Учитывая размер её состояния, при равных долях всем досталось бы достаточно, и она обещала всем вышеупомянутым организациям солидные суммы.
Квиллер проверил, как идут дела у Юм-Юм, взглянул на Пенелопу, которая в ответ расхохоталась.
– Пенелопа! – сурово одёрнул её брат. – Пожалуйста, дай мне договорить… Самое последнее завещание оставляет всем вышеупомянутым наследникам по одному доллару каждому – разумная предосторожность, по нашему мнению, поскольку…
– Алекс, почему бы тебе не говорить по существу, – весело махнула рукой Пенелопа, – и не сказать мистеру Квиллеру, что именно он получает всё это наследство?
«Йау!» – раздалось с лосиной головы. Гудвинтер бросил недовольный взгляд сначала на Пенелопу, потом – на Коко.
– Исключая символические суммы, о которых я упомянул, вы, мистер Квиллер, действительно являетесь единственным наследником состояния Фанни Клингеншоен.
Квиллер потерял дар речи.
– Таковы условия последнего завещания, датированного первым апреля сего года и отменяющего все предыдущие. Официальное оглашение завещания назначено на среду в нашей конторе.
Квиллер потряс головой, как вылезшая из воды собака. Он не знал, что сказать, и посмотрел на Пенелопу, ища у неё помощи, но та лишь бессмысленно улыбалась.
Наконец он произнёс:
– Это первоапрельская шутка.
– Завещание вполне законное, – заверил его Гудвинтер. – Проблема, как мне кажется, заключается в том, что оно может быть оспорено многочисленными организациями, которые ожидали получить крупные суммы.
– Фанни давала устные обещания чуть ли не всем жителям города, – напомнила брату Пенелопа. – Единственный законный наследник – мистер Квиллер.
– И тем не менее, можно ожидать судебного иска от имени благотворительных организации и коммунальных служб Пикакса, которые попытаются оспорить дееспособность Фанни на момент написания последнего завещания, но уверяю вас…
– Алекс, ты забыл сказать об условии.
– Ах да! Состояние – банковские счета, акции, недвижимость и так далее – вы получите только через пять лет, но всё это время будете получать целиком доход с него при условий, что поселитесь в Пикаксе и особняк Клингеншоенов станет вашим домом. Через пять лет всё состояние перейдёт в вашу полную собственность.
В комнате воцарилось молчание. Все трое смотрели друг на друга. В соседней комнате стукнуло окно.
– В доме есть ещё кто-то? – испуганно спросил Гудвинтер.
– Только Том, – успокоил его Квиллер. – Он заменяет в окне разбитое стекло.
– Ну же? – поторопила его Пенелопа. – Не держите же нас в неведении.
– А что произойдёт, если я не соглашусь на эти условия?
– В таком случае, – ответил Гудвинтер, – в завещании специально оговаривается, что всё состояние получает Атлантик-Сити.
– А если оно перейдет к Атлантик-Сити, – добавила Пенелопа, – в Пикаксе вспыхнет восстание и вас линчуют, мистер Квиллер.
– Мне всё-таки кажется, что вы дурачите меня, -сказал он. – Никак не могу понять, почему Фанни сделала… такой… такой невероятный жест. До последних двух недель я не видел её лет сорок, если не больше.
Гудвинтер порылся в портфеле и извлек какую-то бумагу, испещренную чудовищными каракулями Фанни.
– Она уверяет, что вы её крестник. Вашу мать, свою подругу, она считает своей сестрой.
– Давай, Алекс, – весело торопила Пенелопа. – завяжи шнурки на ботинках и пошли. Я сегодня приглашена на ужин.
Когда после всех поздравлений и рукопожатий адвокаты собрались уезжать, грузовичка Тома уже не было. «У Пенелопы немного заплетаются ноги, – подумал Квиллер. – Либо она что-то праздновала, либо пыталась утопить в вине свое разочарование».
Плюх… плюх… плюх… Знакомый звук. Коко в три легких прыжка спускался с лосиной головы.
– Ну, Коко, что ты думаешь обо всём этом?
Коко перекатился на спину и принялся старательно вылизывать хвост.
ШЕСТНАДЦАТЬ
Всё ещё не придя в себя от изумления, Квиллер стал готовить сиамцам индейку. Он был настолько ошеломлён потрясающими известиями, которые сообщили Арчи Райкер и Пенелопа Гудвинтер, что приготовил себе чашку растворимого кофе, забыв насыпать в неё ароматных коричневых гранул. Встал у окна, выходящего на озеро, и прихлебывал кипяток, даже не замечая, что в нём чего-то не хватает.
Волны бились о берег, вскипая белыми гребнями пены; ветер трепал траву на пляже; деревья отчаянно размахивали ветвями; даже мелкие полевые цветы храбро кивали головками под неспокойным небом. Он никогда не видел такой ярости – и такой красоты. «И всё это может быть моим, – думал он. – Сталкивался ли кто-нибудь с таким трудным выбором?» В нём спорили два разных человека.
Ревностный журналист говорил: «Не упускай лучшего шанса в твоей жизни. Журналистские расследования – это же то, о чем ты всегда мечтал».
Благоразумный шотландец возражал: «Ты с ума сошёл? Неужели ты откажешься от миллионов Фанни из-за какой-то газетенки со Среднего Запада? Как только на 'Прибой' подадут в суд, Перси передумает. И где ты окажешься? Снова примешься за кулинарные обзоры – или ещё похуже?»
«Но я же репортёр. Журналистика – моя жизнь. Это не работа, это то, что я делаю».
«Ну так купи на деньги Фанни собственную газету. Несколько газет».
«Я никогда не хотел быть газетным магнатом. Мне нравится работать самому, раскапывать разные
