еще не успел побриться, и было ясно, что ночь он провел на пляже. Он выглядел помятым и злым. И в то же время он показался ей удивительно мужественным и щемяще несчастным. Шанталь подивилась самой себе: как это она устояла и не отдалась ему прошлой ночью?
– Кофе готов? – сердито спросил он.
– Почти. – Она улыбнулась мальчику, который жался к Скауту, словно став его тенью. – Bonjour, Jean.
– Bonjour, – сонным голосом отозвался мальчуган.
Шанталь повернулась к плите, топившейся дровами, и устремила взгляд на синий в крапинку эмалированный кофейник. Такой допотопной посудине самое место в лачуге, где-нибудь в провинциальной Америке, а не рядом с изящным фарфором, вывезенным ее отцом из Франции.
Пока Скаут усаживался на стул, она налила ему кофе в одну из бесценных чашек. От предложений помощи она воздержалась, догадавшись, что ему это не понравится, и Скаут сам уселся на стул. Преданный Джонни тут же поставил поближе костыль, прислонив к столу так, чтобы Скаут мог дотянуться.
– Откуда вы его взяли? – поинтересовалась Шанталь, подсаживаясь к столу со своей чашкой кофе.
– Сделал утром. Рано утром. Джонни притащил мне нож, когда я подыскал то, что требовалось. Это он помог мне отыскать подходящую крепкую палку. – Скаут улыбнулся мальчику, и в ответ тот просиял беззубой улыбкой, почуяв одобрение своего кумира.
– С ним, конечно, будет сподручнее.
Скаут кивнул и принялся за кофе. Оба избегали смотреть друг другу в глаза, и каждый думал о прошлой ночи, поцелуях, которыми они обменялись, и о ласках, что пьянили и лишали сил.
Чтобы разорвать напряженную тишину, Шанталь спросила:
– Будете завтракать прямо сейчас?
– Если опять рыба, то нет.
– Каждый получил свою долю от свиньи, зажаренной вчера в честь праздника.
– Местная разновидность ветчины или бекона? Островной вариант, так сказать?
Шанталь скупо улыбнулась.
– Можно сказать и так.
– Нет, спасибо. Я не очень голоден. Достаточно кофе. Может быть, попозже – фрукты.
Она согласно кивнула. Натянутость угнетала ее. Поддерживать разговор было нелегко, но даже пустая болтовня лучше, чем мучительное молчание.
– Я вижу, вы сняли швы?
– Да, сам снял.
Это и так было ясно. Но она ждала продолжения. Он безразлично пожал плечами.
– Мне… гм-м… не очень хорошо спалось, и я проснулся, едва забрезжило. Делать было нечего, вот я и снял швы.
– Вы уверены, что не поспешили?
– Нет.
– Больно не было?
– Нет.
– Ваше лицо искажается от боли, когда вы двигаетесь.
– Чертовски неудобно, только и всего.
– Да, разумеется. Мне очень жаль.
– Ты уже говорила это.
Последовала еще одна гнетущая пауза. Шанталь воспользовалась ею, чтобы долить кофе в чашки, хотя ни од? на еще не была допита. Когда она повернулась, чтобы подойти к плите, пальцы Скаута сомкнулись на ее запястье.
– Я никогда не считал тебя шлюхой, Шанталь.
Они долго смотрели друг другу в глаза сквозь пар, поднимавшийся от эмалированного кофейника. Наконец она устала держать кофейник и поставила его на плиту, а затем опять села напротив него. Несколько мгновений она рассматривала темный напиток в своей чашке.
– Шанталь?
Она подняла голову.
– Как ты могла подумать, что я способен так неуважительно относиться к тебе? – мягко начал он.
– Вы сказали, что я целуюсь, как дорогая шлюха.
– Твои поцелуи страстные и великолепные. Некоторым женщинам польстило бы это сравнение.
– Только не мне.
Обескураженный, он несколько секунд смотрел в свою чашку. Потом взглянул на нее через стол и сказал:
– Ты мне не все рассказываешь. Поговори со мной.
Она, почти робея, отвела взгляд.
– Я – продукт трех культур: полинезийской, унаследованной от матери, французской – от отца и американской, потому что ходила в их школу. Я знала, что меня ожидает в Америке, потому что и на военной базе люди всегда смотрели в мою сторону с некоторым подозрением. Ведь по мне заметно, что у меня смешанная кровь.
– Но ты еще и очень красива, причем совершенно особой красотой. И взгляды, казавшиеся тебе подозрительными, могли означать восхищение.
– Спасибо. Возможно, было и это, но я научилась быть осторожной. Люди стараются держаться подальше от того, чего они не понимают. Если мной и восхищались, то издали.
– А если кто-нибудь приближался?
– Обычно меня принимали не за то, что я собой представляю.
– Что было потом, когда ты поступила в университет? Ты бегала на свидания?
– Да, – нерешительно ответила она, – но за мной очень скоро закрепилась репутация высокомерной и недружелюбной персоны. И это за то, что я всего лишь старалась быть осторожной.
Она встала, подошла к окну и подняла жалюзи. В комнату влетел свежий утренний ветерок.
– На старшем курсе я познакомилась с выпускником геологического факультета. Его звали Патрик. Наши встречи переросли в нечто более значительное, чем просто свидания в часы досуга.
– Ах вот как! Ты влюбилась?
Скаут лишь высказал предположение, но она дала правдивый ответ.
– Да, влюбилась, по уши. Любое трафаретное определение или клише подойдет. Мы воспаряли в розовом свете счастья. Жизнь казалась прекрасной, а будущее – светлым. Мы собирались пожениться.
Скаут откашлялся и неловко поерзал на стуле. Джонни, ощутив беспокойство, тут же взглянул на него, но Скаут покачал головой, давая понять мальчику, что раненая нога его не тревожит. Он и сам не понимал, что с ним, хотя сознавал, что ему крайне неприятно слушать рассказ Шанталь о ее любовном приключении.
– И что же случилось с Патриком и розовым счастьем? – язвительно полюбопытствовал он.
– Он повез меня познакомиться со своими родителями.
Шанталь снова села на стул. Ее черные узкие брови нахмурились. Было ясно, насколько мучительны для нее эти откровения. Она тихо рассмеялась, но в ее смехе звучали обида и горечь.
– По-видимому, когда Патрик рассказывал им обо мне, они были в восторге от возможности обзавестись невесткой с таким забавным французским именем. Он не предупредил их, что я лишь наполовину француженка.
Она закусила губу, чтобы унять дрожь. Воспоминания о том вечере всегда причиняли ей боль. Ей хотелось плакать от унижения.
– Это был самый длинный ужин в моей жизни. Они вели себя тактично, но я чувствовала, что они разочарованы и пришли в дикий ужас. Никаких сцен не было, все шло пристойно, но явно ощутимый холод отчуждения повис в воздухе.
