Сделав неимоверное усилие, он втянул воздух сквозь сжатые в мертвой хватке зубы, почувствовал языком его вкус и отрезвляющую прохладу и проснулся. В комнате было темно и тихо, только ровно дышала за его плечом спящая Дебора.
Все бы ничего, сказал он себе, тихо вставая с кровати, да вот беда: ты, красавица, не угадала – обычно я не вижу снов.
Он легко нашел в темноте свои вещи и быстро оделся.
А кстати, спросил он себя, бесшумно спускаясь по лестнице, которая из двух?
Этого он пока не знал, но полагал, что скоро узнает.
Карл пристегнул меч, вышел на улицу и осторожно притворил за собой дверь. Полная луна скрывалась за высокими крышами домов, и здесь, внизу, было почти темно, но темноты Карл не боялся. Он постоял секунду, прислушиваясь к себе, и решительно направился в сторону гавани. Туда звало его сердце, а вот кто позвал туда его сердце, оставалось пока загадкой. Впрочем, на то и загадки, чтобы их решать, и эту загадку Карл тоже предполагал когда-нибудь решить. Опыт подсказывал ему, что обычно решения приходят сами, надо только уметь их ждать. И знать где.
Ожидаем – значит существуем, мысленно усмехнулся он и пошел в сторону гавани.
Он быстро и практически бесшумно шел по городу, по временам пересекая редкие освещенные луной участки и снова погружаясь в глубокий мрак пустынных улиц. Город спал, спал и порт. Спали на залитой лунным светом глади внутренней гавани темные тела кораблей. Море было спокойно, тихая волна с невнятным бормотанием накатывалась на гранитные плиты набережной. Редкие слабые огоньки зажженных фонарей – в порту и на кораблях – не могли побороть ночь. Это было под силу только полной луне, едва миновавшей зенит.
Карл прошел вдоль обреза набережной до маленькой площади перед храмом Морской Девы и здесь остановился. Сердце звало его идти дальше, но разум был против, тем более что уже несколько минут кто-то осторожный и ловкий держал в пальцах его тень. Карл не любил дышащих в спину, но с некоторых пор предпочитал не выяснять с ночными охотниками, кто ловчее, а уходить от них, вырывая свою тень из их холодных рук. Однако в данном случае ему было интересно, откуда взялся этот хитрый лис, вернее, откуда он узнал о ночной прогулке Карла, о которой заранее не знал и он сам.
Если тень не придет сама, решил Карл, становясь спиной к воде, придется сыграть с ней в прятки.
Луна светила ему в спину, заливая призрачным серебром площадь и вытягивая узкую короткую тень Карла из его сапог. Карл осмотрел пустынную площадь, взглянул на свою тень и перевел взгляд на устье темной улицы, выходившей на площадь по другую сторону храма. Что-то происходило в глубоком мраке этой улицы, но что именно, Карл пока не понимал. Он только чувствовал приближение чего-то – что бы это ни было – и терпеливо ждал, не забывая, впрочем, следить боковым зрением и за переулком, по которому сюда пришел. Там в густой тени спящих домов пряталась другая тень. Там остановился его преследователь, вероятно, еще не решивший, что делать дальше, и думавший об этом теперь. Запах тени, донесенный до Карла легким ветерком, был необычен. Ночной охотник пах брусникой, и запах этот был Карлу знаком. Он осторожно втянул носом холодный и влажный воздух ночи, желая проверить первое впечатление, и пришел к выводу, что чутье его не обманывает. Несомненно, это была брусника. Карл задумчиво кивнул своим мыслям и, достав трубку, стал ее набивать, и в этот именно момент из темного зева улицы появилась тень кошки. Самой кошки Карл не увидел, но ее тень, живущая, по-видимому, сама по себе, вышла на высеребренную луной стену дома и медленно двинулась по стенам других домов к храму, постепенно увеличиваясь в размерах. Почти одновременно в глубине улицы раздалось сумбурное топотание множества легких лап, и на площадь ворвалась стая кошек. Бегают ли кошки вместе? Никогда. Кошки – одинокие путники, но здесь и сейчас они были вместе. Их было много. Возможно, сейчас здесь собрались все кошки, живущие в округе, и можно было только гадать о том, какая сила могла объединить их – пусть и на время – в стаю.
Продолжая неторопливо и методично набивать трубку, Карл с возросшим интересом наблюдал за невиданным действом. Кошки, выбежавшие на площадь, сначала устремились к ее центру и там, разом прервав движение, расселись кто где стоял, совершенно очевидно пристально следя за тенью товарки, которая, достигнув храма, стала уже невероятно большой. Карл тоже смотрел на нее. Теперь огромная кошка прогуливалась от одного угла храма до другого, по временам останавливалась, поворачиваясь к неподвижно сидящим перед ней зверькам, и вновь продолжала свою неспешную прогулку по гладкому фасаду здания. Запах брусники стал сильнее. По-видимому, ночной охотник тоже увидел тень кошки, а кошка, вернее, тень, потерявшая где-то принадлежащее ей тело, продолжала медленно гулять по стене.
Прошла минута, но ничего нового не происходило. Не выпуская из виду тень кошки и притаившегося во мраке преследователя, Карл закурил и выпустил дым первой затяжки. Сердце все еще тянуло его прочь, но он уже окончательно решил, что никуда сегодня больше не пойдет, и слушать свое растревоженное чужим зовом сердце не желал. Ему вполне хватало сейчас кошек и человека, пахнущего брусникой. Между тем тень кошки остановилась и выгнула спину, и тотчас же по рядам застывших в немом созерцании тварей прошла нервная волна, но с места они все же не двинулись. А тень на стене храма раскрыла зубастую пасть и ощетинилась, как будто готовилась прыгнуть на врага, и в тот же момент начала меняться. Превращение происходило стремительно, но не настолько быстро, чтобы Карл не успел заметить несколько плавно переходящих одна в другую фаз трансформации. У него дух захватило, когда он понял, что видит, но все случилось очень быстро, и уже через секунду перед Карлом стояла тень немо ревущего ягуара. Ветер ужаса накрыл завороженно следивших за тенью кошек, как если бы они и в самом деле могли слышать голос безжалостного охотника. Несчастные перепуганные кошки вскочили со своих мест и врассыпную бросились прочь. Секунда – и площадь снова опустела, и только тень ягуара бесшумно разевала пасть на стене храма. Потом тень начала бледнеть, и еще через несколько мгновений исчезла и она. Карл остался на площади один.
Он стоял, покуривая трубку, и ждал. Ожидание его не затянулось. Прошла минута или две, и из плотного мрака на свет вышел человек. Он был высок и широкоплеч и шел легкой походкой опытного бойца. Но шел он медленно, чуть разведя в стороны пустые руки, давая возможность Карлу увидеть его и оценить мирные намерения.
– Доброй ночи, капитан, – сказал человек, приблизившись к Карлу, и в знак уважения снял с головы шляпу.
– Здравствуй, Август, – ответил Карл, рассматривая старого знакомца. – Как поживаешь?
– Хвала Единому, – серьезно ответил Август по прозвищу Лешак. – Я нахожусь в здравии, и моя жизнь устроена.
– Кому ты служишь теперь, Август? – спросил Карл.
– Князю, – коротко ответил Лешак и тут же пояснил: – Но меня послал не он.
– Имени нанимателя ты мне, конечно, не скажешь. – Карл не спрашивал, а размышлял вслух. – Но что ты скажешь ему?
– Скажу, что Карл из Линда мне не по зубам, – усмехнулся Лешак. – И скажу за вас слово. Нормальные люди не будут щупать вашу тень, капитан. Даю слово.
– Хорошо, Август, – кивнул Карл. – Я принимаю твое слово. Но скажи, он приказал тебе ждать меня сегодня ночью?
– Да, – кивнул Лешак. – Сегодня ночью между вашим домом и гаванью.
– Ты видел?
– Да.
– Что скажешь?
– Люди говорят, что в городе опять объявился оборотень.
– Давно?
– Кошка бродит третью ночь.
– Спасибо, солдат, – сказал Карл. – Прощай.
Он обошел Августа и направился домой. Сердце больше никуда его не звало.
Встав с солнцем, Карл постоял секунду, в нерешительности глядя на Дебору, но затем, решив дать ей еще поспать, тихо спустился на первый этаж, проверил, плотно ли закрыты ставни, и только после этого приступил к своим утренним упражнениям. Впрочем, уже через несколько минут легкий шум на втором этаже дал ему знать, что Дебора проснулась. Она спустилась уже одетая и причесанная, когда Карл заканчивал упражнения третьей ступени.
– Доброе утро, – сказала она ему, проходя на кухню. При виде обнаженного Карла она больше не краснела.
– Доброе утро, – сказал он через несколько мгновений, когда короткая пауза в связке позволила ему это сделать.
– Я приготовлю завтрак? – спросила она.
– Я буду готов через полчаса, – сказал он ей еще через минуту. – Поставь кипятиться воду. Большой чан.
– Хорошо, Карл, – ответила она из кухни. – Через полчаса.
Карл выполнил поворот, и в поле его зрения попал стол. На столе лежали давешние письма: одно на пергаменте, запечатанное знаком саламандры, и второе на бумаге, несущее печать скарабея. В обоих письмах содержался заказ на портрет. Портрет работы Карла Ругера из Линда желали иметь дочь Садовника Виктория и дочь Кузнеца Анна. Обе.
Все утро прошло в рутине больших и малых дел, которые не могли быть отложены в связи с их обязательностью, но изнуряли Карла своей обременительностью, так как отдаляли тот момент, когда он смог бы предаться вожделенному удовольствию творения. Внутренняя потребность выплеснуть накопившееся напряжение в движении руки, вооруженной не сталью, а углем, становилась все более сильной. Тем не менее он прилежно натягивал холсты на подрамники, прибивая их к обратной стороне планок острыми обойными гвоздиками, а потом разводил клей, в то время как Дебора затупленной деревянной спицей проталкивала на обратную сторону холстов наиболее крупные узелки. Затем Карл проклеивал холсты, методично водя кистью вдоль поперечных и продольных нитей, и счищал лишний клей широким стальным шпателем, но сил бороться с собой оставалось все меньше.
Нетерпение рождалось в груди и знобкими волнами прокатывалось по всему телу, заставляя дрожать до предела напряженные нервы. Карл чувствовал, что еще немного – и вся его великолепная выдержка рухнет, как рушатся крепостные башни, взорванные пороховым зарядом, заложенным минерами в глубоком подкопе. Терпеть эту жажду было не в его силах – он и так уже растянул ожидание сверх всякой меры, – и, отставив в сторону последний проклеенный холст, Карл взял наконец в руки лист бумаги.
– Встань там, – попросил он Дебору, не отрывая взгляда от листа, и кивнул ей, не глядя, головой.
Бумага была плотная и гладкая, и ему казалось, что сквозь сахарную белизну ее поверхности уже проступают контуры будущего рисунка. Оставалось только вытащить его из млечных глубин, наполнив цветом, который в данном случае есть жизнь. Жизнь рисунка. Карл провел кончиками пальцев по глади листа, и его движение было сейчас подобием ласки. Он не проверял бумагу, он наслаждался и дарил наслаждение. С нежностью, о которой мечтает любая женщина, с вожделением, достойным истинного сластолюбца, Карл положил лист на планшет и начал его осторожно закреплять. Но, по-видимому, запах страсти, исходивший от него, был по-настоящему силен. Шелест одежды привлек его внимание, и Карл поднял голову, взглянув поверх мольберта на свою модель. Дебора, отошедшая к дальней, хорошо освещенной светом ламп стене, снимала платье. А ведь он сказал ей накануне, что разрешает позировать в одежде…
