мире.
Скрипнула дверь, и в арсенальные покои, стены которых от каменного пола до высокого деревянного потолка были увешаны доспехами и оружием, вошла Дебора. Свет из-за спины Карла падал на нее, облекая в подобие сияния, – или это сама Дебора источала свет, способный поспорить с солнечным? Карл смотрел на нее не в силах отвести взгляда. Она была прекрасна сейчас. Возможно, такой царственно красивой Деборы Карл не видел никогда прежде. В ее широко раскрытых глазах еще жила тень бури, пережитой ею накануне, но одновременно в этих серых бездонных омутах ощущались сила и решительность – непременные спутники тех, кто занимает трон по высшему праву, а не благодаря причудливой игре случая. Сейчас перед Карлом предстала истинная принцесса из дома Вольхов, достойная править и повелевать. Однако губы Деборы, одетой в простое ночное платье, таили в себе рождающуюся прямо на его глазах улыбку. И это сочетание – сочетание несочетаемого, любви и силы, суровой властности и счастья – было настолько потрясающим, что Карл понял: что бы ни случилось затем и как бы ни легли в будущем тайные тропы Судьбы, он никогда уже не забудет того, что даровали ему теперь увидеть светлые боги Высокого Неба. И именно такой, властной и прекрасной, исполненной света и излучающей свет, напишет он Дебору тогда, когда наконец сможет остаться один на один с холстом и красками.
– Доброе утро, княгиня, – поклонился Карл, стараясь быть предельно серьезным. – Надеюсь, вы вполне отдохнули, ведь нас ожидает длинный день.
– Скажи, Карл, – Дебора внимательно следила за его глазами, – ты действительно относишься ко мне так, как мне показалось?
– Ты хочешь спросить, люблю ли я тебя? – вопросом на вопрос ответил он. – Да, Дебора, я тебя люблю. И ведь вам, ваше светлое высочество, вероятно, понадобится кто-то, на чью руку вы сможете опереться.
– Я должна рассматривать ваши слова, герцог, как формальное предложение руки и сердца? – Голос ее был холоден и прозрачен, как горный хрусталь, но одновременно, как солнце в хрустале, жила в нем еще не родившаяся счастливая улыбка.
– Если вы готовы их принять, сударыня. Только называйте меня пока графом. Пожалуйста.
– Хорошо, граф, – кивнула она, и ослепительная улыбка вспыхнула на ее прекрасных губах. – Хорошо, я принимаю вашу руку и ваше сердце тоже. Ведь должно же быть у меня хотя бы одно. Мое-то давно уже принадлежит вам…
Лошади бежали плавной рысцой, готовые, однако, в любой момент сорваться в галоп. Эти славные животные чувствовали, что всадники торопятся. И это было правдой, Карл тоже ощущал нервное напряжение, охватившее его спутников, но сам он никуда не спешил. Чувство времени и расстояния никогда его не подводило, не должно было обмануть и теперь. Он знал: если не случится ничего непредвиденного, они прибудут на место вовремя. И значит, не стоило разрушать спешкой гармонии великолепного летнего дня, плавного бега лошадей и дивных пейзажей, неторопливо сменявших друг друга по обеим сторонам дороги. Выехав около часа назад из «закатных» ворот Флоры, к полудню они непременно должны были добраться до Чистого Места – опушки на краю Священной рощи, где Карлу предстояло окончательно стать герцогом Герром.
Подумав о предстоящем возложении регалий, Карл посмотрел на Дебору, скакавшую рядом с ним на серой в яблоках кобыле-трехлетке, и, словно почувствовав его взгляд, женщина, до тех пор смотревшая прямо перед собой, обернула к нему свое прекрасное лицо. Сейчас голову Деборы туго обтягивал платок из белоснежного, шитого серебром шелка и украшала изящная шляпа с широкими загнутыми полями. Встречный ветер, напоенный ароматами цветущих садов, играл цветными лентами, повязанными вокруг узкой высокой тульи, и как будто случайно выбившимся из-под платка длинным русым локоном.
Взгляд ее дивных глаз встретился с его взглядом, и Карл понял, что прошедший день неожиданным образом не только вернул ему душевное равновесие, но и показал, насколько же он был неспокоен в последнее время. Конечно, вопросы, тревожившие его, не растаяли, как дым, и таинственные, но грозные враги не превратились в тени. Однако теперь Карл ощущал, что все в нем и вокруг него встало наконец на свои места. Порядок был восстановлен, и жизнь вновь обрела не то чтобы утраченный, но ставший вдруг каким-то размытым, невнятным смысл. Закончился еще один урок, преподанный ему Хозяйкой-Судьбой. И оказалось, что Карл способен и на сильные чувства – о чем он почти успел забыть, – и на душевный покой. Оказывается, он мог, как и другие люди, испытывать и волнение, и гнев, и любовь. И дело не в том, что Карл никогда их не испытывал прежде. Испытывал, конечно. Однако, по-видимому, пришло время ему об этом напомнить. Вот Хозяйка и напомнила.
О чем ты думаешь? Карл любовался глазами Деборы, тонул в них и не желал спасения.
О разном, рассеянно отвечали ее глаза.
Ее настроение вновь изменилось, но глаза оставались спокойными. То, о чем сейчас думала Дебора, не тревожило ее души, хотя и не приносило радости.
Нам предстоит долгий день, мягко напомнил Карл.
Я знаю. Улыбка тронула ее полные губы. Но каждый день должен, в свой черед, сменяться ночью.
Ты сказала, почти серьезно кивнул Карл и снова посмотрел на дорогу, которая, перевалив через невысокий холм, начинала сейчас плавно спускаться в долину Суллы. Отсюда уже были хорошо видны Священная роща, изящный изгиб русла реки и берега, украшенные изумрудной зеленью высоких трав и бело- розовой пеной цветущих вишен и груш. Солнце играло бликами на медленной речной воде, и Карл, восхищенный открывшимся видом, мысленно начал подбирать краски, которые могли бы передать на холсте сияние солнечного света, растворенного в текучей зелени воды.
Краплак? – подумал он отстранение. Нет, пожалуй. Вероятно, здесь вообще не следует прибегать к красным краскам…
Дорога сделала еще один поворот, огибая по плавной дуге Священную рощу, и Карл придержал своего коня. Настало время разделиться.
– До встречи! – улыбнулся Карл.
– Прощайте, граф Ругер, – холодно ответила Дебора, глядя на него через плечо. Улыбка снова коснулась ее глаз, но только их. Гаросская лада «держала лицо» именно так, как того требовали традиция и высокое вежество. Здесь, на повороте дороги, им предстояло расстаться «навсегда», потому что через несколько минут Карл должен был «умереть» в теле графа Ругера, чтобы затем «родиться» вновь, но уже герцогом Герром.
Дебора отвернулась и, сопровождаемая капитаном Марком и двумя телохранителями, продолжила свой путь туда, где она встретит уже нового, «незнакомого» ей Карла – великого боярина принципата Флоры. А Карл помедлил мгновение, провожая ее взглядом, любуясь тем, как легко и непринужденно сидит в женском седле горделивая наездница, облаченная в пышное небесно-голубое с синим и лазоревым платье, и увидел еще одну Дебору, образ которой давно уже формировался в его душе, но обрел завершенность только теперь. Эта Дебора наверняка предпочла бы мужское – скорее всего, убрское – седло и без стеснения надела бы мужские штаны, которые намного удобнее платья в долгом походе и в бою: Карл улыбнулся возникшему перед его внутренним взором фантастическому видению вооруженной и облаченной не в шелка, а в кожу и сталь, всадницы и, заботливо спрятав «рисунок» в самой сокровенной глубине памяти, медленно съехал с дороги и направил своего высокого каурого жеребца прямо через луг, к опушке рощи, где среди деревьев белел полотняными стенами разбитый загодя маленький шатер.
Итак, если отдаться во власть ритуальных условностей, порожденных многовековой традицией, ему следовало сейчас пройти тропами своего прошлого, оставляя на обочинах прожитой жизни все бренное и скверное, что успела накопить в своих закромах его душа за долгие годы пути. Однако его душа была занята совсем другим делом. Карл думал о Деборе и о том, какое решение она приняла за те короткие несколько часов, которые минули со времени их утреннего разговора в южной башне. А еще он привычно думал о многих других вещах, но больше всего о нойонах и о том, что ему предстояло сделать, после того как сегодня вечером цезарь Виктор Абак вручит герцогу Герру золотую булаву первого воеводы принципата Флоры.
Откровенно говоря, перед Карлом стояла теперь задача такой красоты и сложности, что он едва ли не завидовал самому себе, хотя на самом деле и не знал, что такое зависть. Ни зависти, ни ревности, ни тщеславию не было места в душе Карла, и даже настоящая ненависть посещала его сердце крайне редко и никогда не задерживалась там надолго. Тех, кого Карл ненавидел, он просто вычеркивал из памяти, и было совершенно неважно, убивал ли он их перед этим или нет. Вот и Людвиг Вольх уже был вычеркнут из списков живых, хотя сам он об этом еще не подозревал. Впрочем, и Карл пока не знал, когда и как умрет господарь Нового Города. Да это было и неважно сейчас. Дело ведь не в том, что и как случится с этим человеком, а в том, что, когда это все-таки произойдет, Карлу придется озаботиться и тем, чтобы престол Гароссы перешел к законной наследнице, но и это, если подумать, не было главным. Самое главное все же то, что сразу и бесповоротно возникло между ним и Деборой, двумя одинокими путниками на бесконечных дорогах ойкумены. Случайно или нет, но они встретились, и встреча эта оказалась совсем не случайной ни для него, ни для нее. Однако правдой было и то, что их любовный подвиг – так уж сложилось – будет вершиться под грозную музыку войны.
Слуга помог Карлу раздеться, аккуратно складывая одежду на деревянную скамью, а ожидавший здесь же, в шатре, мастер Март, облаченный – по случаю – в парадную ливрею герцогов Герров, что его, впрочем, совершенно не смущало, принял с поклоном меч Карла и его кинжал и, не произнеся ни единого слова, заспешил прочь. Карл проводил его взглядом, затем кивнул слуге, и тот облачил его в длинную простую рубаху из беленого полотна.
Похоже на саван, усмехнулся про себя Карл, направляясь к выходу из шатра. Впрочем, саван и есть.
Если принимать сакральный смысл обряда как есть, то есть так, как того требовала традиция, то так оно и было. Сейчас граф Карл Ругер шел «умирать», и тропка, уводившая его в глубь рощи, так и называлась – «прощальная тропа». И хотя Карл был далек от того, чтобы видеть во всем этом нечто большее, чем сложную, освященную временем и традицией церемонию, простая вежливость обязывала его неукоснительно следовать этикету ритуала.
Одетый в белую рубаху, с бесстрастным выражением лица, приличествующим человеку, уже отрешившемуся от всего суетного, что составляет смысл жизни живых, но не подобает «мертвому», Карл довольно долго шел по тропинке в глубь рощи, чувствуя под босыми ногами влажную прохладу не успевшей прогреться земли и шероховатую костяную плоть древесных корней. Наконец тропа оборвалась на берегу широко разлившегося по обширной поляне ручья. Возможно, это был результат человеческих усилий, потому что Карл не видел причины, по которой этот слабенький ручеек должен был раздвинуть свои берега на добрых десять метров и именно здесь, посередине «чистилища».
На противоположном берегу, всего в нескольких метрах от обреза воды, стояли пятнадцать мужчин в роскошных одеяниях, которым предстояло стать повивальными бабками его светлости герцога Герра. Это были великие бояре принципата Флоры, ожидавшие на берегу ручья своего шестнадцатого брата.
Аминь, сказал про себя Карл, окинув их быстрым, но внимательным взглядом из-под полуопущенных век, и вошел в воду.
Во время своей короткой прогулки по Священной роще он не переставал думать о том, ради чего, собственно, и согласился принять регалии герцога Герра. Думал он об этом и теперь, медленно переходя через мелкий ручей, символизирующий границу между жизнью прежней и жизнью будущей. Карл не знал пока, как он победит нойонов. Ему еще только предстояло создать это невероятной сложности полотно, но у него уже захватывало дух от огромности замысла и от того, что ему предстояло совершить на пути к воплощению этого замысла в жизнь. Да, такой задачи Судьба перед ним еще не ставила. Оставалось лишь возблагодарить Хозяйку за честь и удовольствие, выпавшие на его долю, и озаботиться, не мешкая, подготовкой основы для будущего полотна.
Впрочем, время, люди и обстоятельства уже выполнили за него значительную часть работы, предоставив в распоряжение Карла наилучшие из возможных –
