половиной футов, чуть больше тридцати лет. Она всегда носила слаксы, Тоцци никогда не видел ее в платье или юбке. Сегодня на ней были черные слаксы, черные лакированные туфли без каблуков и шелковая блузка бананово-желтого цвета под шикарным зеленым атласным жакетом. Тоцци подумал, что выглядит она очень стильно и привлекательно, но все-таки так, будто пребывает в скверном настроении. Как-то он сказал ей, что находит ее очень привлекательной, на что она ответила, что он — олух царя небесного, что она похожа на Джона Леннона в тоске, что у нее слишком маленькая грудь и слишком большая попа. Если она думала, что Тоцци согласится с ней, то на эту удочку он не попался.
Тоцци сидел и смотрел, как Джина разгружает сумки. Он не осмеливался произнести что-нибудь, даже отдаленно напоминающее любезность, например поздороваться, потому что знал, как она на это отреагирует. К тому же Майк Санторо был гнусным типом, занимающимся порнографией, и он не мог быть вежливым или любезным. Как бы то ни было, один раз он уже попытался сказать ей, что она очень привлекательна, но она ему не поверила.
Это случилось в один из тех невероятно теплых и ярких осенних дней, когда листья уже начинают желтеть, но погода стоит ясная и расслабляющая. Такие дни бывают в конце августа. Они как будто выпадают из времени, и хочется совершать какие-нибудь безумства, потому что кажется, что на самом деле таких дней нет в реальном календаре и, значит, что бы вы ни сделали, никто об этом не узнает.
В тот день крестили одного из племянников Джины, и Живчик пригласил Тоцци на церемонию и вечеринку после нее. На вечеринку Тоцци так и не попал, потому что, пока младенец надрывался от крика, а священник поливал его маленькую головку святой водой, Джина и Тоцци отчаянно флиртовали. Она еще не знала, что он занимается порнографическими фильмами. Когда все вышли из церкви, вместо того чтобы пойти вместе со всеми к кузине, Джина направилась к своему дому. Тоцци пошел за ней, и все было как в чудесном чувственном сне, когда не хочется просыпаться. Она шествовала медленно и изящно, описывая зигзаги, подбрасывая носком туфли оранжевые и желтые листья, бросая украдкой взгляды на Тоцци. Тоцци следовал за ней на некотором расстоянии, наблюдая, как солнечные лучи пронзают опавшие листья и просвечивают сквозь ее распущенные по плечам светло-каштановые волосы. Когда они подошли к ее дому, Джина остановилась, повернулась и посмотрела на него, лукаво улыбаясь, ожидая, что он сделает. Он не спеша подошел. И хотя они были знакомы совсем недолго, оба знали, чего хотят, но никто не был готов сделать первый шаг. Он вдруг засмеялся, и она засмеялась тоже, и очень скоро они уже были на грани истерики, потеряв контроль, хохоча как ненормальные.
— Зайдешь выпить чашечку кофе? — спросила она, вытирая слезы.
— Конечно, — ответил он.
— Или, может, вернешься на вечеринку?
— Нет, спасибо.
Она покачала головой.
— Я тоже. — От шуршания ее рассыпавшихся по плечам волос у него закружилась голова.
Ее квартира была маленькой, каждый предмет имел свое назначение и стоял на своем месте. Голые деревянные полы и жалюзи. Ни штор, ни безделушек, ни цветов. Только на стене множество черно-белых фотографий смеющихся детишек в рамках. Она сказала, что сделала эти снимки сама.
Тоцци сел на диван, раскинув руки по спинке, и смотрел, как она делает кофе.
— Не надо, — сказала она с самоуверенной усмешкой.
Он шевельнул рукой.
— Не надо что?
— Не надо на меня смотреть. Смотри на что-нибудь другое.
Тоцци пожал плечами.
— Если тебе это мешает... — Он повернулся и растянулся на диване. Оранжевые солнечные лучи косо падали через створчатые окна и квадратными пятнами ложились на ноги и лицо Тоцци, лаская их теплом. Он закрыл глаза и почти заснул. Но мысль о ней заставила его проснуться.
Он прищурил глаза, пытаясь сквозь солнечный свет разглядеть, что она делает, и вздрогнул, увидев, что она стоит прямо возле него. Она сбросила туфли и села у него в ногах на другом краю дивана. Из кухни донесся запах закипевшего кофе. Она заслонила от солнца глаза и посмотрела на него.
— И о чем же ты думаешь? — спросила она.
Он улыбнулся.
— Не знаю.
Она подобрала под себя ноги и повернулась к нему лицом, откинувшись на подлокотник дивана. Ступни она просунула ему под ягодицы.
— Ноги замерзли, — сказала она.
— Угу.
— Есть идеи?
— Относительно чего?
— Как их согреть?
Тоцци ухмыльнулся.
— Что-нибудь придумаем.
— Ну так давай.
— Что давай?
— Согрей их.
— Ах да. Хорошо.
Он потянулся, вытащил из-под себя ее ногу и растер пальцы между ладонями.
— Ну как?
— Хорошо. Теперь другую.
Он взял другую ногу и растер ее.
— Лучше?
Ее глаза были закрыты, голова откинута назад.
— Да... чудесно.
Когда он прекратил растирать ногу, она открыла глаза.
— И все-таки мне холодно.
Она улыбалась.
— Да? Где именно?
— Везде.
— Так, с чего же мне начать?
Она ухватилась за его руки и подтянулась, пока не оказалась над ним, нос к носу.
— Может, прямо отсюда? — спросила она и поцеловала его. И еще раз. И снова. А потом он поцеловал ее. Много раз. Потом они стали исследовать тела друг друга языками и пальцами. И у Тоцци закружилась голова, так это было хорошо. Джина лежала на нем, и солнце заливало комнату, и ее кожа была такой белой и мягкой, и ее шелковистые волосы струились между его пальцами, и ее губы, ее плечи, ее уши, ее соски и...
До кофе дело так и не дошло.
Джина вывалила на стол банку с помидорами, вырвав Тоцци из его сладостных воспоминаний. Он пристально посмотрел на нее, вспомнив, что говорил о ней Беллзу прошлой ночью Будда Станционе. Тоцци снова обдумал эту возможность, но нет — сколько ни думай, они совсем не подходят друг другу. Правда, замечание Будды было не единственным свидетельством того, что между Беллзом и Джиной существовали какие-то отношения. Было еще сообщение на ее автоответчике в тот день, когда они лежали на диване.
Они блаженно дремали в сумерках, голова Джины покоилась на его плече, и вдруг зазвонил телефон. Никто из них не пошевелился. После четырех звонков Тоцци услышал записанный на пленку голос Джины, просивший тех, кто звонит, оставить сообщение после сигнала.
Он смотрел, как она убирает овощи в холодильник. Ему не нравилось, когда на него не обращают внимания, и он рискнул задать вопрос:
