Туманы Авалона

понял – но ты должен слушать, и слушаться, и учиться повиноваться.

Гвидион снова сглотнул и опустил голову. Моргауза увидела, как Ниниана улыбнулась ему, а он глубоко вздохнул, словно долго сдерживал дыхание и лишь сейчас позволил себе перевести дух, и молча уселся у ног девушки, не пытаясь ни объясниться, ни возразить. «Возможно, обучение у друидов – это как раз то, что ему нужно!» – подумала Моргауза.

– Так значит, вы приехали, чтобы сказать мне, что я достаточно долго воспитывала сына Моргейны и что настало время отвезти его на Авалон, дабы он изучил мудрость друидов. Но вы бы не отправились в столь долгий путь лишь ради этого – вы вполне могли бы прислать за мальчиком кого-нибудь из младших друидов. Я всегда знала, что не подобает сыну Моргейны провести всю свою жизнь среди пастухов и рыбаков. И где же еще его судьба, как не на Авалоне? Прошу вас, скажите мне все остальное – о да, за этим кроется что-то еще, я вижу это по вашим лицам.

Кевин открыл было рот, но тут Вивиана резко произнесла:

– С чего это вдруг я должна доверять тебе все свои мысли, Моргауза? Ты ведь только и смотришь, как бы все обернуть к собственной выгоде и выгоде твоих сыновей. Даже теперь Гавейн стоит рядом с троном Верховного короля не только в силу своего происхождения, но и потому, что король любит его. И я предвидела, еще когда Артур только женился на Гвенвифар, что у нее не будет детей. Но тогда мне подумалось, что она умрет родами, и я не захотела омрачать счастье Артура – я полагала, что впоследствии мы сможем подобрать ему более подходящую жену. Но я слишком долго медлила, а теперь он не отошлет ее прочь, несмотря на то, что она бесплодна, – и, как ты видишь, ничто больше не может воспрепятствовать продвижению твоих сыновей.

– Тебе не следует утверждать, что она бесплодна, Вивиана. – Лицо Кевина прорезали горькие складки. – Она забеременела незадолго до битвы у горы Бадон и проносила дитя пять месяцев – и вполне могла бы выносить его. Думаю, она скинула плод прежде времени из-за жары, из-за тесноты в замке, из-за постоянного страха перед саксами… и я полагаю, что именно жалость к ней заставила Артура предать Авалон и отречься от драконьего знамени.

– Но Гвенвифар причинила Артуру столь великий вред не только из-за своей бездетности, королева Моргауза, – сказала Ниниана. – Она – орудие в руках священников, а ее влияние на короля чрезвычайно велико. И если случится все же, что она сумеет родить ребенка и ребенок этот доживет до зрелых лет… Вот это будет хуже всего.

У Моргаузы перехватило дыхание.

– Гавейн…

– Гавейн – христианин, как и Артур, – отрезала Вивиана. – Он желает лишь одного – чтобы Артур был им доволен.

– Я не знаю, – сказал Кевин, – действительно ли Артур так привержен богу христиан, или он делает все это лишь ради Гвенвифар, чтоб порадовать и утешить ее…

– Разве мужчина, нарушивший клятву ради женщины, достоин того, чтобы править? – с презрением спросила Моргауза. – Ведь Артур отрекся от клятвы, верно?

– Я слышал, как он говорил, что раз Христос и Дева Мария даровали ему победу у горы Бадон, он уже не откажется от них, – сказал Кевин. – Более того, я слышал, как он в разговоре с Талиесином сказал, что Дева Мария – та же самая Великая Богиня, и что это она даровала ему победу, дабы спасти эту землю… и что знамя Пендрагона принадлежит его отцу, а не ему…

– И все же, – сказала Ниниана, – это еще не дает ему права выбрасывать это знамя. Мы, Авалон, возвели Артура на трон, и он обязан нам…

– Да какая разница, что за знамя реет над королевским войском? – нетерпеливо перебила ее Моргауза. – Солдатам нужно нечто такое, что воспламеняло бы их воображение…

– Ты, как обычно, упускаешь самое главное, – сказала Вивиана. – Мы должны иметь возможность контролировать с Авалона, о чем они думают и грезят, – иначе мы потерпим поражение в борьбе с Христом и их души попадут во власть ложной веры! Над ними всегда должен реять символ Дракона, чтобы человечество стремилось к совершенству, а не думало лишь о грехе и искуплении!

– Не знаю, – медленно произнес Кевин, – возможно, стоило бы сделать низшие таинства для глупцов, а сокровенные знания доверять лишь мудрым. Быть может, люди слишком легко попадают на Авалон – и потому не ценят этого.

– Ты хочешь, чтобы я сидела сложа руки и смотрела, как Авалон уходит все глубже в туманы, как страна фэйри? – возмутилась Вивиана.

– Я говорю, Владычица, – почтительно, но твердо отозвался Кевин, – что, быть может, теперь уже поздно бороться с этим. Однако сдается мне, что Авалон пребудет вечно, сколько бы веков ни миновало, и человек всегда сумеет отыскать дорогу туда, если он способен на это. А если не сумеет, то, быть может, это знак, что он к тому не готов.

– И все же, – жестко произнесла Вивиана, – я буду удерживать Авалон в пределах этого мира – или умру, пытаясь сделать это.

В зале воцарилась тишина, и Моргауза осознала, что ее бьет озноб.

– Разведи огонь, Гвидион, – велела она и передала вино. – Не хочешь ли выпить, сестра? А ты, мастер Арфист?

Ниниана принялась разливать вино, а вот Гвидион так и не тронулся с места. Он сидел неподвижно, словно заснул или впал в транс.

– Гвидион, делай, что тебе велят… – начала было Моргауза, но Кевин вскинул руку, призывая ее к молчанию, и шепотом произнес:

– Мальчик в трансе. Говори, Гвидион',

– Все в крови, – прошептал Гвидион, – кровь течет ручьем, словно кровь жертв с древних алтарей, кровь растекается по трону…

Ниниана споткнулась, оступилась, и кроваво-красное вино окатило Гвидиона и плеснуло на колени Вивиане. Ниниана вскочила в изумлении, а Гвидион заморгал и встряхнулся, как щенок. Он смущенно произнес:

– Что… ой, простите… позволь, я тебе помогу, – и он отобрал у Нинианы мех с вином. – Ну и вид, будто кровь пролили. Я сейчас сбегаю на кухню за тряпкой, – и с этими словами он припустил прочь, как обычный проворный мальчишка.

– Вот вам ваша кровь, – с отвращением произнесла Моргауза. – Неужто и моему Гвидиону предстоит с головой уйти в грезы и отвратительные видения?

Вивиана, стряхивая липкое вино с платья, возразила:

– Не следует хаять чужой дар, Моргауза, лишь потому, что ты сама лишена Зрения!

Гвидион вернулся с тряпкой, но когда он наклонился, чтоб убрать лужу, то пошатнулся. Моргауза отобрала у него тряпку и жестом велела одной из служанок вытереть вино со стола и каменных плит. Гвидион казался больным, но если обычно он старался, чтобы Моргауза это заметила, то теперь мальчик быстро отвернулся, словно застеснявшись. Моргаузе до боли захотелось взять его на руки и прижать к себе – ведь это был ее последний ребенок, доставшийся ей, когда все остальные уже выросли, – но она знала, что Гвидион этому не порадуется, и потому осталась сидеть, уставившись на свои сцепленные руки. Ниниана тронула мальчика за плечо, но Вивиана кивком подозвала его к себе; взгляд ее был строг и тверд.

– А теперь скажи мне правду: давно ли у тебя проявилось Зрение?

Гвидион опустил глаза и ответил:

– Я не знал… не знал, что это так называется. Он беспокойно переминался с ноги на ногу, стараясь не смотреть на Владычицу Озера.

– И ты скрывал его из гордости и любви к могуществу, верно? – тихо спросила она. – Теперь этот дар овладел тобой, и ты должен будешь приложить немало сил, чтобы, в свою очередь, овладеть им. Я вижу, мы пришли в последний момент, – надеюсь, что не опоздали. Тебе трудно стоять? Тогда садись вот сюда и сиди тихо.

К изумлению Моргаузы, Гвидион безропотно уселся у ног жриц. Мгновение спустя Ниниана положила руку ему на голову, а он прижался к ее коленям.