– Ну что ж, в таком случае, я надеюсь, что ты всегда будешь видеть в нем безупречного героя, – сказала Гвенвифар. Она посадила Галахада между собою и Артуром, как и подобает сажать усыновленного наследника королевства. Артур пожелал посадить рядом с собой королеву Моргаузу. Следом сидел Гавейн, а за ним – Увейн; Гавейн был дружен с молодым рыцарем и покровительствовал ему, как некогда Ланселет покровительствовал юному Гарету.
За следующим столом сидели Моргейна со своим мужем и другие гости; все они были родичами, но Гвенвифар не могла толком разглядеть их лица. Она вытянула шею и сощурилась, пытаясь рассмотреть их, – потом выбранила себя (она знала, что становится некрасивой, если щурится) и потерла лоб. Неожиданно ей подумалось: может, давний, преследующий ее еще с детства страх перед открытыми пространствами порожден всего лишь ее плохим зрением? Может, она боялась окружающего мира лишь потому, что не могла как следует его разглядеть?
Она спросила у Артура через голову Галахада – тот ел со здоровым аппетитом юноши, все еще продолжающего расти:
– Ты попросил Кевина отобедать с нами?
– Да, но он передал, что не сможет прийти. Поскольку он не может сейчас находиться на Авалоне, возможно, он как-то сам отмечает святой праздник. Я приглашал также епископа Патриция, но он служит в храме всенощную. Он будет ждать тебя к полуночи, Галахад.
– Мне кажется, что посвящение в рыцари чем-то сродни принятию священнического обета, – звонко произнес Галахад. Как раз в этот момент разговоры среди гостей утихли, и голос юноши разнесся по всему залу. – И тот и другой клянутся служить людям и Богу, и поступать по справедливости…
– Что-то в этом роде чувствовал и я, – сказал Гарет. – Дай тебе Бог всегда так думать, парень.
– Я всегда хотел, чтобы мои соратники были преданы справедливости, – сказал Артур. – Я не требую от них благочестивости, но надеюсь, что они всегда будут благородны.
– Возможно, – сказал Ланселет, обращаясь к Артуру, – нынешним юношам предстоит жить в мире, где легче будет вести себя благородно.
Гвенвифар показалось, будто в голосе его прозвучала печаль.
– Но ведь ты и так благороден, отец! – воскликнул Галахад. – Повсюду твердят, что ты – величайший из рыцарей короля Артура.
Ланселет смущенно рассмеялся.
– Ну да – как тот герой саксов, что оторвал руку чудищу, выходившему из озера. Мои слова и деяния превратили в песни, потому что истинная история недостаточно интересна, чтоб рассказывать ее зимой у очага.
– Но ведь ты же вправду убил дракона – разве нет? – спросил Галахад.
– О, да! И это, пожалуй, была достаточно жуткая зверюга. Но твой дед бился тогда рядом со мной и сделал не меньше меня, – отозвался Ланселет. – Гвенвифар, госпожа моя, нигде нас не угощают так хорошо, как у тебя за столом…
– Даже слишком хорошо, – заметил Артур, похлопав себя по животу. – Если бы подобные празднества случались почаще, я бы растолстел, словно какой-нибудь король саксов, поглощающий пиво без меры. А завтра Пятидесятница и очередной пир, на котором будет еще больше гостей – просто не представляю, как моя леди справляется со всем этим!
Гвенвифар невольно почувствовала себя польщенной.
– Я и вправду могу гордится сегодняшним пиром; а вот завтрашний – это уже заслуга сэра Кэя; быков для него начали жарить уже сейчас. Мой лорд Уриенс, вы совсем не едите мяса…
Уриенс покачал головой.
– Ну, разве что птичье крылышко. С тех пор, как погиб мой сын, я поклялся не есть больше мяса свиньи.
– А твоя королева присоединилась к этой клятве? – спросил Артур. – Моргейна, как всегда, ест, словно во время поста. Неудивительно, сестра, что ты такая, маленькая и худая!
– Для меня это не лишение – не есть мяса свиньи.
– Но голос твой остался все таким же прекрасным, сестра? Раз уж Кевин не присоединился к нам, может быть, тогда ты нам сыграешь или споешь…
– Если б ты сказал о своем желании заблаговременно, я не стала бы так наедаться. Сейчас я просто не смогу петь. Может, спою попозже.
– Тогда спой ты, Ланселет, – сказал Артур.
Ланселет пожал плечами и велел слуге принести арфу.
– Завтра это будет петь Кевин, а мне с ним не равняться. Я перевел песню некого стихотворца саксов. Когда-то я сказал, что способен ужиться с саксами, но не с тем, что они именуют музыкой. Но в прошлом году, когда я некоторое время жил среди них, я услышал эту песню и не смог удержаться от слез – и попытался в меру своих скромных способностей переложить ее на наш язык.
Он встал из-за стола и взял маленькую арфу.
– Это о тебе, мой король, – сказал он, – и о той печали, что я познал, пребывая вдали от двора и моего лорда, – но музыка здесь саксонская. До того я думал, что саксы способны петь лишь о войне и сражениях.
И он заиграл негромкую грустную мелодию. Ланселет действительно управлялся со струнами далеко не так искусно, как Кевин, но печальная песня обладала собственной силой, и постепенно все гости утихли. Ланселет запел хрипловатым голосом необученного певца.
Чья печаль сравнится с печалью того, кто одинок?
Некогда я жил при короле, которого любил всем сердцем,
И руки мои были полны колец, что дарил он,
И сердце мое было полно золотом его любви.
Лик короля подобен солнцу для тех, кто окружает его,
Но ныне мое сердце опустело,
И я один бреду по миру.
Рощи шумят листвою,
Луга полнятся цветами,
И лишь кукушка, печальнейший из певцов,
Твердит о тоске одинокого изгнанника.
И теперь сердце мое рвется в странствия,
Чтоб найти то, что я утратил навеки.
Я не вижу более лика моего короля, и потому все люди для меня на одно лицо.
Я не вижу более прекрасных полей и лугов моей страны,
И потому все страны одинаковы для меня.
И вот я поднимаюсь и следую за своим сердцем.
Но что для меня даже прекрасные луга родины,
Если я не вижу лица моего короля?
И золото на моих руках превратилось в оковы,
Когда сердце мое лишилось золота любви.
И потому я обречен скитаться
По дороге рыб и дороге китов,
И за страною волн,
И нет у меня друзей -
Лишь память о тех, кого любил я,
Да песни, что льются из сердца моего,
Да эхо крика кукушки.
Гвенвифар склонила голову, пряча слезы. Артур спрятал лицо в ладонях. Моргейна смотрела куда-то перед собой, и королева заметила у нее на щеках влажные дорожки, оставленные слезами. Артур встал со своего места и обошел стол; он положил руки на плечи Ланселету и дрожащим голосом произнес:
– Но теперь ты снова со своим королем и другом, Галахад. И сердце Гвенвифар исполнилось
