немецкой аккуратности и обходительности в обслуживании.
Кроме Рождества и Пасхи, немцы, в том числе и василеостровские, дружно отмечали и праздники, привезенные их предками из «фатерланда». Был, например, такой праздник «Куллерберг». Отмечали его в ночь с 23 на 24 июня. Тысячи петербургских немцев-ремесленников собирались в эту ночь где-нибудь на природе. Василеостровские немцы, как правило, перебирались семьями через Тучков мост в ближайший к острову Петровский парк. Здесь всю ночь играла музыка, были танцы и пикники на траве.
А завершалось празднество неким языческим действом – прыжками через костры. На родной остров возвращались под утро, распевая фривольные песенки, похожие на ту, что запомнилась Лескову:
Сколько же немцев жило на острове? В 1764 году профессор А. Л. Шлецер предложил учредить статистическую контору, которая бы среди прочих данных собирала сведения об этническом составе города. По его представлению на долю иностранцев приходилась 1/8 часть населения Петербурга 60-х годов XVIII века, где-то более 16 тысяч человек. Он не дает данных о составе немецкой колонии, но, так как она была самой многочисленной и сосредоточенной, в основном, на Васильевском, можно предположить, что одна пятая островитян были немцами. Сергей Шульц, автор многих публикаций по истории петербургских немцев, считает, что Васильевский в XVIII веке был немецким почти на одну треть, в XIX на одну четверть, – а перед Первой мировой его немецкая часть населения составляла 22 процента.
Но, наверное, имеет смысл не столько выяснять истинное процентное соотношение немцев и русских, сколько говорить о той инъекции знаний, практического опыта и интеллекта, которой подвергался Петербург, открыв свои двери для иностранцев и, в частности, для великого числа немцев. Объясняя свое расположение к ним, Петр любил говорить: «Я ласкаю и стараюсь удержать у себя иностранцев для того, чтобы они (русские. – В.Б.) от них научились и перенимали их науки и искусства, следовательно, для блага государственного и для очевидной пользы моих подданных».
Пытаясь создать на Васильевском центр города, Петр открывает здесь целый ряд государственных учреждений. На очереди была и Академия наук, но, открыли ее не на Васильевском, а на Петербургской стороне в доме бывшего вице-канцлера Шафирова. Затем Академию перевели на Стрелку острова, где она и размещалась поначалу в Кунсткамере и в бывшем дворце царицы Прасковьи Федоровны, а затем – в построенном к 1789 году Джакомо Кваренги монументальном трехэтажном здании, знакомом ныне каждому петербуржцу.
Первые годы своего существования Академия была составлена исключительно из иностранцев. Из 16 ее членов 14 были немцами, а возглавил Академию лейб-медик, доверенное лицо царской фамилии Лаврентий Блюментрост. При Анне Иоанновне преемниками его стали Г. Кейзерлинг и И. Корф. Елизавета Петровна, правда, дарует должность президента Академии восемнадцатилетнему брату своего морганатического супруга К. Разумовскому, но руководство Академией долгие годы продолжает осуществляться Канцелярией, во главе которой стоит И. Шумахер.
Известны перипетии борьбы, которая велась русскими членами Академии Андреем Нартовым и Михаилом Ломоносовым с всевластием Шумахера, а заодно и засилием немцев. Ломоносов был прав, требуя ускорить подготовку для Академии русских научных кадров. Но не следует, все-таки, подобно многим советским историкам, трактовать этот конфликт, как некое жесткое столкновение передовой русской науки и реакционной немецкой части Академии.
В книге Лидии Семеновой «Быт и население Санкт-Петербурга (XVIII век)» убедительно доказано, что тот же «реакционер», академик Г. Ф. Миллер, против которого, в частности, и выступал Ломоносов, был практически одним из родоначальников русской историографии. Его труды по истории Сибири – это огромный документальный материал, собранный Миллером во время экспедиции в Сибирь. Он же «положил начало публикации важнейших источников по русской истории».
Среди ученых-немцев, приглашенных в Петербург и проживавших на Васильевском, было немало людей, действительно, выдающихся. Взять хотя бы академиков Л. Эйлера, А. Лексаля. Н. Фукса, Ф. Шуберта, подготовивших своими грудами почву для расцвета Петербургской математической школы.
Леонард Эйлер, приехав в Петербург совсем еще молодым человеком, развернул удивительную деятельность по изучению небесной механики и физики. Между прочим, приглашали его на медицинскую должность, и для этого он постигает тайны медицины и становится великолепным врачом. Его переманивает к себе в Германию Фридрих II, но при Екатерине Великой он возвращается в Петербург и трудится здесь на благо науки еще долгих 18 лет. Он был влюблен в Васильевский остров и даже написал о нем некую летопись, которая, к сожалению, так до сих пор и не увидела свет.
Но если отвлечься от Академии и вспомнить учрежденный на Васильевском в 1732 году Сухопутный кадетский корпус, то окажется, что и среди его преподавателей немцев, – а преподавание здесь первые 30 лет велось только на немецком языке, вторым языком считалась латынь, и только третьим русский – было немало замечательных людей.
Одним из них, например, был Фридрих фон Ангальт. Он происходил из императорского рода и приглашен был в Россию, как знаменитый полководец, которому передали в руководство Кадетский корпус. Кроме вкуса к военным наукам, – а он их знал блестяще, – Ангальт прививал кадетам и вкус к искусству. Стены парадных помещений корпуса были украшены при нем великолепными картинами. Что же касается рисунков и нравоучительных, несколько солдафонских подписей к ним на каменной стене, отделявшей кадетский сад от улицы, по поводу которых иронизировал живший по соседству Федор Шуберт, то пусть это остается его, Шуберта, личным восприятием жизни кадетов, так сказать, при наблюдении «извне». Сам же сухопутный шляхетский корпус при Ангальте прошел через блистательные годы своей истории.
Наверное, приводя подобные примеры, можно было бы поведать и о вкладе немцев в становление здесь, на Васильевском, Морского кадетского корпуса, Академии художеств, Университета, Горного института, в развитие уже во второй половине XIX иска целого ряда промышленных производств. Но все это, согласитесь, не осилить в короткой прогулке.
Скажу лишь несколько слов об архитекторах, возводивших дома на Васильевском от Кадетской, ну, скажем, до 14-й линии. Оказывается, на 80 процентов они происхождением своим, фамилиями своими связаны с немецкой общиной.
Я перечислю лишь тех, кто строил, перестраивал и надстраивал дома на Кадетской и Первой линиях. Это Людвиг Бонштедт, Георг Цолликофер, Роберт Бергман, Николай Беккер, Христиан Мейер, Людвиг Шпеер, Андрей Пель, Эдуард Крюгер… Список не полный, но перейди я на другие линии, он увеличился бы во много раз, благодаря фамилиям одних только знаменитостей.
Они возводили новые и перекраивали старые дома, расширяли и надстраивали их по желанию владельцев. Но надо отдать должное: почти никогда не изменяло им чувство меры, вкуса и той особой немецкой аккуратности, благодаря которой любая работа выглядит чуть лучше, чем она есть на самом деле…
Всем хорошо известен завод имени Козицкого. Это Шестая линия, 61. Предприятие, внесшее свою лепту в развитие отечественного телевидения. А все начинал здесь в конце XIX века талантливый предприниматель, инженер-электротехник Эрнст Вернер фон Сименс, немец обликом своим чем-то напоминавший Марка Твена. Это он купил территорию на берегу Смоленки и нанял для строительства производственных корпусов двух гражданских инженеров – А. Гимпеля и Л. Серка. А уже в начале XX века здесь красовалось одно из крупнейших предприятий акционерного общества «Сименс и Гальске», производившее для России телефонное и телеграфное оборудование. Тогда же другие акционеры из «Сименс и Шукерт» осваивали за Московской заставой производство динамо-машин, продукцию будущей «Электросилы».
Впрочем, фирма «Сименс и Гальске» на Васильевском существовала еще с начала 50-х годов XIX
