возвратились в Россию из Германии, где в Геттингенском Университете двадцатичетырехлетняя Ковалевская удостоилась звания доктора математических наук.
Это было время начала стремительной застройки Васильевского. И кто-то из знакомых Ковалевских, заработавших немалые деньги на этом буме, посоветовал Ковалевским заняться возведением доходных домов. Идея эта заинтересовала супругов. Они были скорей бедны, чем богаты, и, как они сами считали, возможность быстро сбить приличное состояние, могла открыть им дорогу к самостоятельной научной деятельности.
Первым объектом, на который обрушилась их кипучая энергия, и стал дом № 17 по Шестой. Тогда это был каменный, очаровательный двухэтажный особняк, стоявший на участке, где некогда жил знаменитый архитектор Иван Егорович Старов. Дом приобрела для Софьи Васильевны ее мать Елизавета Федоровна Корвин-Круковская, урожденная Шуберт. В дело были втянуты не только она, но и ее старшая дочь с мужем – чета Жакларов.
Поначалу решено было надстроить выходивший на Седьмую дом на целых три этажа. Но вдруг выяснилось, что делать этого нельзя – не выдержит бутовый фундамент. А уже были завезены материалы, приглашены рабочие; и тогда Ковалевские начинают строить во дворе особняка пятиэтажный флигель. Строительство шло удачно; лето 1876 года выдалось сухим, осень теплой и долгой, и у супругов созревает план тут же на территории сада, благо темп стройке задан, соорудить под доходный дом еще один флигель. Фортуна улыбалась им. Оба здания были закончены в срок, и уже к 1877 году все квартиры во флигелях были разобраны под наем.
На какое-то короткое время Ковалевские становятся богатыми людьми. Софью Васильевну так и называли тогда «миллионерша». Люди, которые знали ее, когда она училась в Европе, бедствовала и голодала, поражались, сколь изменилась она: ее просто не узнавали. Сохранились воспоминания математика и писательницы Литвиновой, знакомой Ковалевской по учебе за границей. Литвинова писала о том, что Софья Васильевна стала совершенно светской дамой; имела свою ложу в театре и обожала дорогие шоколадные конфеты.
Теперь в ее голове роились идеи нового строительства. Участок для этого ею был присмотрен давно на углу Большого и Девятой, где стоял когда-то в саду деревянный особняк, стены которого помнили драматурга Александра Сумарокова и художника Дмитрия Левицкого. Кстати, Левицкий написал здесь портрет своей жены, который принимают за портрет Екатерины II. Наталья Яковлевна была очень похожа на Екатерину. Особнячок, где работал Левицкий, а впоследствии жили Ковалевские, оставил на своих рисунках Георгий Верейский. Он жил напротив, на Большом, 24, и постоянно рисовал с балкона Андреевский собор и угол Большого и Девятой. Особняка этого давно нет. На его месте построено здание института Высокомолекулярных соединений. Но мы несколько отклонились в сторону.
Итак, сделка состоялась. Приглянувшийся особнячок и участок были куплены; на месте нынешнего дома №16 по Девятой линии развернулась грандиозная стройка. Теперь в дело уже был вовлечен и брат Ковалевской Федор Васильевич Корвин-Круковский. Софья Васильевна безоговорочно верила в успех. Она полагала, что ее способности к точным расчетам должны помочь ей и в этой затее. Желание приумножать капиталы с тем, чтобы потом погружаться с головой в чистую науку, властвовало над ней и Владимиром Онуфриевичем.
Выгодным делом считалось тогда открывать общественные бани, и Ковалевские решают строить не просто доходный дом, но доходный дом с общественной баней во дворе. Проект дома с банями попросили, по-свойски, за невеликую цену, составить Павла Сюзора; он уже строил тогда в Петербурге общественные бани. Софья Васильевна старается скрупулезно подсчитать, сколько будет ходить в ее бани народу, и какие возможны при этом доходы. Владимира Онуфриевича занимает идея оборудовать на чердаках строящегося дома парники. Там будут, фантазировал он, проходить трубы с горячей водой и надо воспользоваться дармовым теплом.
Строительство подвигалось споро, но денег на него постоянно не хватало. Росли долги. К тому же, стали высказывать беспокойство родственники Ковалевских: да посильное ли это все-таки для молодых, не имеющих жизненного опыта ученых, дело? Особенно беспокоился старший брат Владимира Онуфриевича. Он просто уговаривает чету Ковалевских прекратить строительство.
Стояла осень 1878 года. У Софьи Васильевны родилась дочь. И она, отойдя на время от дел, нянчила ее в деревянном особнячке на Большом; занималась огородом и – в это трудно поверить – великий математик, «светская дама» завела на участке корову.
Теперь всем строительством занимался только Владимир Онуфриевич. И это было гибельным для затеянного. Талантливый, образованный, предельно честный человек он оказался несостоятельным дельцом. Долги продолжали расти и он был бессилен остановить обрушившийся на него камнепад финансовых неудач. Даже продажа сюзоровских бань не отодвинула крах. И он наступил осенью 1879 года. Ковалевские были разорены. Единственное, что удалось сделать, это переписать дом №17 на Шестой на других лиц; когда состоялась процедура банкротства, он уже за четой Ковалевских не числился. Потом во владение им вступила Анна Васильевна Корвин-Жаклар, от которой дом перешел ее сыну Юрию, а уже затем был продан купцу Иванову.
Известно, что самоубийство Владимира Онуфриевича как-то связано с неудачным строительством на Васильевском. Еще четыре года после всего случившегося он пытался заработать деньги, чтобы рассчитаться с долгами. Увы, сил на это у него не хватило, и 16 (28) апреля 1883 года он отравился хлороформом в одной из московских гостиниц.
А дом №17 на Шестой все-таки вырос со временем до пяти этажей, как и мечтала Софья Васильевна. Как утверждает М. Г. Козырева, он даже похож на тот проект, который был у Ковалевской.
О Марине Георгиевне хотелось бы сказать особо. Она родилась и выросла в этом доме; здесь еще в начале нынешнего века снимала квартиру ее бабушка. Отсюда и пробудившийся со временем интерес к Ковалевским. Интерес этот, собственно, и привел Марину Георгиевну в краеведение. Теперь она уже много лет возглавляет историко-красведческий клуб «Васильевский остров», который по стечению обстоятельств проводит свои заседания тоже в этом доме, в помещениях переехавшей сюда с Большого библиотеки имени Льва Толстого. Вместе с Мариной Георгиевной я совершил несколько радиопрогулок по Васильевскому. Она прекрасный знаток острова и хороший рассказчик. И мне кажется, что ее публикации о домах, так или иначе связанных с родом Шубертов-Ковалевских-Жаклар, выльются со временем в увлекательную книгу об этом старинном василеостровском семействе. Дай-то Бог.
…Бульвар тянется к Среднему и мы идем к станции метро через строй молоденьких лиственниц. Слева от нас остаются громада дома №32, детища плодовитого Василия Шауба, где жил мой одноклассник Ковалевский, однофамилец ученого, тоже Владимир; дом №38 – еще один представитель начала XX века; дом №40 в четыре этажа с барельефами по фасаду, надстроенный лет 120 назад; и, наконец, уже на Среднем, по правую руку за «Макдоналдсом», вашему взору предстанет домик в два этажа, на фасаде которого когда-то в 20-е годы ушедшего века простиралась вывеска, на которой значилось: «Похоронное бюро „Вечность“. Там был богатый выбор гробов и всяких похоронных принадлежностей, магазин этот весь нижний этаж занимал. Потом в том помещении обосновалось ателье дамских головных уборов, а в послевоенные годы вселилась булочная.
Я помню эту послевоенную булочную и конфетный магазин напротив, на другой стороне Среднего. И тот дом, что стоял на месте нынешней станции метро. В его подвальном магазинчике «Старая книга» я мальчишкой часами рассматривал открытки с видами незнакомых мне городов, незнакомого Петербурга и Васильевского. Время бежит, на место одних домов при жизни человеческой приходят другие. И не скажешь, что хуже, чем были. Например, «Мак-Доналдс». Здесь, на углу Шестой и Среднего, он вполне тактично вписался в старый Васильевский. Увенчан башенкой с часами; как бы подстроился еще к одному дому с башней, моей «тридцаткой».
Заканчивая эту школу в 1952 году, я не мог предполагать, что под этим номером она станет столь
