Кир Булычев.
Возвращение из Трапезунда
СНОВА АПРЕЛЬ 1917 г.
Буквально за два дня до Февральской революции, покончившей с монархией в России, следователь Вревский вызвал к себе служившего в Феодосии прапорщика Николая Беккера.
Дело об убийстве Сергея Серафимовича Берестова и его служанки Глафиры Браницкой не было закрыто, но после исчезновения основного подозреваемого оно пылилось на полке в железном шкафу следователя. Там же находилась еще одна синяя папка: «Дело о без вести пропавших солдатах Феодосийской крепостной артиллерийской команды Денисенко Т. И. и Борзом Б. Р.».
Не зная о причине вызова, Беккер был обеспокоен и всю предыдущую ночь не спал, уговаривая себя, что все обойдется.
В одиннадцать часов утра Беккер поднялся на второй этаж и вошел в кабинет. Там ничего не изменилось, только стены стали еще темнее да больше скопилось пыли в углах, куда не доставала щетка уборщика. За столом, у лампы под зеленым абажуром сидел вовсе не изменившийся Александр Ионович.
При виде Беккера следователь поднялся и показал на стул, но руки не подал, что Беккер счел плохим предзнаменованием.
Вревский разглядывал Беккера с любопытством, будто отыскивая перемены в его лице. Не найдя таковых, объяснил, что вызов — пустая формальность, связанная с отъездом Вревского в Симферополь к новой должности.
Достав из покрашенного в коричневый цвет железного шкафа две синие папки, он положил их перед собой.
— Эти два дела, — сказал он, — тесно связаны.
Под его правой рукой покоилось дело об убийстве Берестова, под левой ладонью — дело о дезертирах.
— Все же вы утвердились в мнении, что убийцей мог быть один из моих солдат? — спросил Беккер.
— У меня нет окончательного мнения, — ответил Вревский, — Я не исключаю вины Андрея Берестова.
— Я всегда говорил вам — это исключено! Он был добрым человеком. И безобидным.
— Оставьте эти причитания для барышень, — буркнул Вревский. — Невинные не устраивают побегов.
— А вы уверены, что это побег? Я слышал, что они покончили с собой.
— Не играет роли. Они убежали, инсценировав самоубийство. Но потом их лодка попала в шторм. Шансы на то, что они остались в живых, ничтожны.
— И раз один подозреваемый избегнул вашей кары, — попытался улыбнуться Беккер, — вы ищете другого.
— Не другого — других. Пропавшие солдаты — из вашей команды. Они притом ваши земляки. Одного из них затем находят убитым. Рядом — пустая шкатулка Берестова. Как мне не подозревать!
— Но при чем тут я?
— А разве я вас уже обвинил?
— Вы меня вызвали сюда.
— Из любопытства. Только из любопытства, Допустим, что все же убийцы и грабители были солдаты. Откуда они узнали о ценностях? О шкатулке?
— Не знаю.
— А я думаю, что от человека, близкого к Берестову. Или к его родственникам.
— Вот и ищите, — сказал Беккер с раздражением. — Могу предложить версию.
— Пожалуйста.
— Один из солдат был любовником служанки Берестова. И она с ним поделилась тайной?
— Вы не знали эту женщину?
— То-то и видно… А можно я предложу версию?
— Я — весь внимание.
— Берестов поделился тайной со своим гимназическим другом Беккером. А у Беккера стесненное денежное положение. Беккер готов на все!
— Александр Ионович!
— Это же только предположение. Но если было так, то я вам сочувствую.
— Почему?
— Потому что вы не получили никаких денег. Ваши сообщники вас надули. Это бывает в уголовном мире.
— Простите, Александр Ионович, я хоте бы узнать, с какой целью меня вызвали из Феодосии?
— Только чтобы поставить вас в известность о закрытии дела, которое вас касается. Дела о сбежавших солдатах. Вот и все…
Через неделю, 3 марта, оказавшись в Ялте, Беккер увидел, как толпа громит здание городского суда.
В первые дни революции по всей России прокатилась волна расправ с полицейскими, нападений на полицейские участки и тюрьмы. А так как старые власти в Ялте не оказывали революции никакого сопротивления, следовало предпринять какой-нибудь революционный шаг, оставить в воспоминание потомкам решительное действие, которое войдет в учебники истории. Таким действием и стало взятие городского суда.
Вовремя присоединившийся к толпе Беккер смог пройти в кабинет срочно уехавшего в Симферополь следователя и отыскать у него в столе две синие папки.
Переехав в Севастополь, Коля взял папки с собой.
В двадцатых числах марта Фридрих Платтен, швейцарский социалист, человек солидный, вхожий в германское посольство, подписал с Германией письменное соглашение, по которому германская сторона брала на себя обязательство провезти русских революционеров через свою территорию. В условиях соглашения был ряд любопытных пунктов, о которых в свое время не распространялись. Враги социалистов потому, что их не знали, а сами социалисты потому, что не хотели огласки. В соглашении говорилось, что едут все желающие, независимо от их взглядов на войну. В их вагон не имеет права входить ни один германский чиновник или военный без разрешения Платтена. Никакого контроля, никакой проверки багажа — если русские и везут бомбы, они смогут воспользоваться лишь по ту сторону границы. Социалисты обязуются взамен постараться добыть в обмен за себя несколько германских пленных… Последний пункт превращал соглашение в сделку, скорее гуманного, чем политического характера. Был он лжив — никто не верил, что вот-вот из-за горизонта покажутся «пикельхельмы» германских собратьев!
Но германцы, соблазненные дьяволом революции, господином Ганецким, уверовали в то, что эти большевики скоро развалят русское государство — тогда можно будет взять украинские степи голыми руками.
Ганецкий не обманул. Прежде чем рухнуть, германская империя без всякой пользы для себя сожрала половину России.
Переговоры шли в Берне, а большинство эмигрантов обитало в более добром, уютном Цюрихе. Когда из Берлина телеграфировали, что протокол подписан, Владимир Ильич бросился в комнату, начал кидать в чемодан вещи и говорить Надежде Константиновне:
— Первым же поездом! Посмотри расписание, когда ближайший поезд на Берн.
