поступки, которые Андрей ей приписал. Он уже ревновал ее к Коле Беккеру. Тут он себя оборвал — нельзя же так плохо думать о людях!
Свернув газету в трубочку, Андрей смело пошел по набережной, не зная, куда идет, и забыв о безопасности, — в голове было пусто и легко — и это ощущение, вернее всего, проистекало от голода.
Разумеется, у платана Лидочки не было. В любом варианте ее не могло там быть. Сейчас еще утро — в такое время не ходят на свидания.
Андрей решил было пойти домой к Иваницким. Пускай Лидочка все сама расскажет. Он пошел к армянской церкви, но тут же спохватился, сообразил, что если Лидочка последовала за ним и ее еще нет в Ялте — каким он покажется ее родителям? Конечно, самое разумное сейчас поехать в Симферополь к Марин Павловне, но нищему до Симферополя далеко, как до Луны.
Утро превращалось в теплый ветреный день, такой весенний, что хотелось сходить с ума, бегать за собаками, прыгать с обрыва вниз… Делать все, что нельзя. Наверное, все настоящие революции должны происходить только весной. Рожденные в такие дни, они вызваны к жизни добрыми, животворящими чувствами. К чему хорошему может привести революция, происшедшая посреди лета в самую жару, как во Франции в 1789 году? Допустима ли революция осенью в ноябре, когда идет дождь или дождь со снегом, и мокрые листья превращаются под ногами в слизь? Такая революция вызовет к жизни людей угрюмых, готовых угнетать своих ближних — только чтобы удержаться на своих холодных сумеречных тронах. Нет, осенняя революция немыслима! А что касается русской революции, начавшейся на переломе к марту, можно сказать только, что она поспешила, ей бы подождать, пока кончатся ночные заморозки и прилетят певчие птицы. А то в ней останется внутренняя зябкость и неустроенность для бездомных людей…
Размышляя так, Андрей взбирался в гору. Позади остались парки, примыкающие к набережной, виллы, что скрываются среди кипарисов и чье присутствие выдают лишь каменные ворота в стиле модерн. Остались позади и улички двухэтажных каменных домиков с шумными внутренними дворами либо маленькие пансионаты, которые растянулись на сотни миль по всем берегам Черного и Средиземного морей — от Батума до Гибралтара, где утром горстка небогатых постояльцев встречается за скучным завтраком, а вечером за невкусным обедом. И ночью, обнимая своего возлюбленного, подруга горячо шепчет ему на ухо: «Уедем! Уедем немедленно из этой дыры! Здесь больше существовать нельзя!»
Выше пошли улички татарских домов, без окон наружу — за дувалами, сложенными из камня. Над дувалами видны вершины фруктовых деревьев, а порой через каменную изгородь свесится виноградная, пока еще даже без листьев, лоза.
Андрей долго не мог отыскать нужный дом, хотя, казалось, дорога к нему два дня назад была проста — ведь никуда не сворачивали. Потом остановился в гнутом, без окон и домов, переулке, словно в траншее, пробитой каким-то землеройным насекомым, и постарался сообразить — ведь был он здесь два с половиной года назад, осенью, вечером. Представь, голубчик, как это могло выглядеть осенним вечером?
Деревянная калитка в доме, к которому направился после некоторого раздумья Андрей, открылась, будто его там ждали.
В калитке стоял, почесывая босыми пальцами одной ноги икру другой, юноша — Андрей сразу его узнал — ведь видел его подростком всего два дня назад. Это был ялтинский родственник Ахмета, который приносил им тогда фрукты и напиток.
— Добрый день, — сказал Андрей.
— Добрый день, — как эхо, только тоном выше подхватил юноша.
— Я ищу Ахмета Керимова, — сказал Андрей.
Юноша ничего не ответил, а отвел взгляд в сторону, будто его заинтересовали голуби, опустившиеся на забор.
— Вы меня слышите? — сказал Андрей. — Я ищу моего друга, Ахмета Керимова. Я друг Ахмета Керимова, — Андрей готов был говорить по складам, чтобы вбить слова в упрямую голову юноши. — Мне нужно видеть Ахмета. У меня к нему важное дело.
— Что такое? — раздался голос из глубины двора. Спрашивали по-татарски. Андрей отлично понимал и говорил по-татарски. Как и Коля Беккер. Татары в Ялте были глубоко убеждены, что русские их языка не знают — то ли неспособны, то ли им не дал такого счастья Аллах. И им странно даже допустить, что в том же Симферополе татары и русские, одинаково небогатые, живут рядом в одинаковых скромных домах и вместе играют и учатся. Ведь на Южном берегу Крыма русские — это большей частью отдыхающие или болезненные люди. И их дети, конечно же, не играют с татарами.
— Тут пришел человек, — ответил юноша.
— Зачем пришел?
— Хочет видеть дядю.
— Откуда пришел?
Рядом с юношей в проеме показался пожилой татарин, который щелкал орешки. Его лицо тоже было знакомо Андрею. Он холодно смотрел на Андрея, который поклонился ему.
— Простите, — сказал Андрей все так же по-русски. — Я был в этом доме давно, осенью четырнадцатого года. Мы приезжали сюда, к Ахмету. Ахмет мой друг. Потом приехала полиция, нас схватили и увезли. Но Ахмет убежал. Вы помните?
— А что тебе нужно? — лениво спросил пожилой татарин.
— Мне нужен Ахмет Керимов.
— Я не знаю такого человека, — сказал пожилой татарин. Но калитку они не закрывали. Хотели послушать, что еще скажет Андрей.
— Я убежал из полиции, — сказал Андрей. — Я давний друг Ахмета. Я был у него в доме в Симферополе.
— Странный человек, — сказал юноша по-татарски, глядя мимо Андрея. — Ему сказали, а он не понимает. Это нехорошо.
— Вы мне не доверяете, — сказал Андрей. — Может быть, вы правы. Но тогда позвольте мне написать письмо для Ахмета. Когда он придет к вам, вы дадите ему мое письмо.
— Я не знаю Ахмета, — сказал пожилой татарин.
— Но вы возьмете мое письмо?
— Я не возьму письмо, — сказал татарин и ушел внутрь двора.
— У вас есть бумага и карандаш? — спросил Андрей.
— Откуда в нашем бедном доме карандаш и бумага? — спросил юноша.
— К сожалению, у меня сейчас нет денег, — сказал Андрей. — Дайте мне взаймы лист бумаги. Потом я верну.
— Пускай пишет, — донесся голос изнутри. — Проведи его на айван, пускай пишет.
Андрей тут же сделал движение вперед и этим удивил юношу.
— Ты куда? — спросил тот.
— Я хочу пройти на айван, — сказал Андрей по-татарски, — чтобы ты принес мне карандаш и бумагу и я написал письмо твоему дяде Ахмету.
— Что? — юноша был потрясен.
— Сколько тебе говорить? — Андрей отстранил его.
Юноша молча шел следом.
На галерее Андрей увидел низкий столик. Женщины, что выбивали ковры, быстро ушли со двора, прикрывая лица платками, но смотрели на Андрея заинтересованно и весело. Он отметил, что внутрь дома его не пригласили.
Пожилой татарин встал в отдалении.
— Вы желаете есть? Или пить? — спросил он.
— Спасибо, я выпью катыш, — Андрей решил, что к кумысу принесут лепешку.
Он написал записку Ахмету. В ней сообщил, что приехал в Ялту. Ждет Лидочку. Хотел бы видеть Ахмета. Что он придет за ответом завтра.
Когда он кончил писать, юноша принес поднос с оловянным кувшином с кумысом и лепешку на тарелке.
Из-за занавески, прикрывавшей вход в дом, был слышен женский смех. Малыш на толстых,
