— Ты можешь, конечно, помыться внизу, где все моются, — сказал он. — Но будешь стесняться и другим нехорошо. Одевайся.
Белье Андрея было еще чуть влажное.
— Вы стирали его? — удивился Андрей.
— Это была глупость, — сказал Осман. — Не надо было стирать. Но уже поздно — постирали. Постирали, чтобы кровь смыть, понимаешь?
— Да, конечно, — Андрей понял, что крови на одежде, наверное, было немало. Значит, они намерены отпустить. Иначе, даже постирав одежду, ее не стали бы возвращать.
Одеваясь, Андрей понял, что за ночь нечто изменилось — это был совсем другой Гюндюз. Не враг, а как бы хозяин дома, в котором Андрей остановился переночевать и у которого вчера за ужином случайно облили одежду томатным соусом. Но может, это хитрость?
— Простите, а который час? — спросил Андрей.
— Уже утро. Восемь часов половина.
— Меня уже хватились, — сказал Андрей. Интересно, что ответит Осман на этот вопрос.
— Не волнуйся, — сказал тот. — Скоро будешь в гостинице.
— И что я скажу?
Андрей как бы присоединился к игре, правил которой не знал, ее вел Осман, делавший вид, что ничего особенно не произошло.
— Скажешь, что на тебя напали, все скажешь — только имени не скажешь, — сказал Осман, и черные глазки сверкнули в полутьме, как отполированные бусинки.
— И это? — Андрей показал на свою шею.
— Очень страшно расскажи — как тебя пытали…
— А потом?
— А утром ты убежал.
— И это я всем скажу?
— Всем скажешь. И Аспасии скажешь, и Метелкину скажешь.
Андрей кончил одеваться и теперь чувствовал себя увереннее. Поэтому он смог задать главный вопрос.
— Что изменилось? — спросил он. — Вы узнали, что я — другой Берестов? Что произошла ошибка?
— Может быть, — сказал Осман.
Он подошел к Андрею ближе — оказалось, что он на голову ниже своего пленника, достал из кармана пиджака длинный конверт.
— Расскажи, — сказал он, — кто тебе его дал?
— Ахмет, — сказал Андрей. — Мой друг Ахмет Керимов.
— Зачем ты молчал, не отдавал? А что было бы, если бы мои аскеры тебя зарезали?
— Это место было закрыто. Кофейня у порта. С кораблем.
— Это правда, — согласился Осман, словно Андрей сразил его сильным аргументом в ожесточенном споре. — Этого ты не знал.
— Я решил, что за письмом придут.
— Правильно решил, — согласился Осман. Он улыбался неуверенно и даже застенчиво — видимо, с его точки зрения, он совершил большой промах. И вдруг сердито закричал: — Откуда я мог знать, шайтан тебя побери, что в Крыму два Берестова есть! Откуда мне знать, а? Теперь кричать будешь, теперь Керим кричать будет, Сейдамет скажет, что я старый дурак. Ты-то им все расскажешь, конечно, расскажешь… — и неожиданно вслед за этой страстной речью последовало маленькое слово «да?» с вопросительным знаком в конце, который скрывал в себе такую надежду на порядочность посланца из Крыма, который, может быть, и не такой плохой человек, который, может быть, и не будет жаловаться тем, кто его послал.
Андрей понимал, что в сущности Осману не столь важно, будет жаловаться на него Андрей или нет. Вряд ли он так уж боялся крымских татар.
— Прости меня, друг, — сказал Осман.
— Это было недоразумение, — сказал Андрей великодушно, но его великодушие было напускным — ничего он не забыл и не простил. Но сейчас куда важнее было вырваться отсюда.
Гюндюз уселся на ложе, показал Андрею рядом с собой, начал говорить с ним о здоровье Ахмета, о татарских делах. Андрей, разумеется, знал мало: жил он только в отряде Ахмета и не видел ни татарских политиков, не знал их сил и намерений в Симферополе. Но он старался показать, что знает куда больше, чем говорит, и, возможно, ему это удалось. В конце концов Гюндюз сказал:
— Лучше тебе сейчас идти, Андрей. Чем раньше ты пойдешь, тем меньше тебя будут искать. Кому нужно, чтобы русский полк перекапывал выгребные ямы и колодцы, как уже случалось этим летом. Пожалей своих земляков.
В этих словах была скрыта издевка, но ее можно было не замечать.
— Мы с тобой еще много раз встретимся. Будь спокоен, Андрей, пока я жив, ни один волос не упадет с твоей головы.
Осман говорил чуть более торжественно, чем требовалось, но Андрей думал только об одном — скорее уйти отсюда, из этого замкнутого полутемного, наполненного шепотом и шуршанием дома.
Андрей поднялся.
— Тогда проводите меня, — сказал он.
— Нет, так уйти нельзя, — сказал Гюндюз.
Он хлопнул в ладоши. Из дальних комнат кто-то отозвался «иду» — Андрей понимал многие слова. Потом вошел незнакомый подросток. Он нес миску с темной жидкостью.
— Сними повязку, — сказал Гюндюз.
— Зачем?
— Она слишком чистая, мой друг. Мы повяжем другую — грязную.
Он достал из кармана мятый платок. Андрей признал правоту турка. Он смотал повязку — она присохла спереди, было боязно ее отрывать — Осман протянул сухую руку и резко рванул повязку к себе.
— Пускай кровь идет немножко, — сказал он.
Он протянул платок.
— Сам завяжи. На тебя бандиты напали. Куда-то затянули, в какой дом, ты не знаешь, глаза завязанные были — пытали, денег требовали, убить хотели, а потом ты сбежал от них — еле убежал. Сам придумаешь — только дом не помнишь, никого не видел. Чем меньше знаешь, аскер, тем лучше для тебя, долго жить будешь.
В темной глиняной миске, которую принес юноша, была, по уверениям Гюндюза, куриная кровь.
— Закрой глаза, — сказал седобородый Андрею.
Андрей подчинился. Осман зачерпывал широкой ладонью кровь и мазал ею ворот и грудь Андрея.
— Не смотришь за дураками, — ворчал он, — всегда напутают. Я не велел им твое белье стирать, а они думали, что тебе амба. Выстирали женщины, чтобы продать, хороший, говорят, пиджак, зеленый, и рубашка хороший — богатый аскер был.
— Вы часто спешите? — спросил Андрей, не в силах скрыть дурного отношения к Гюндюзу. Но тот будто не слышал злости в голосе Андрея.
— Я редко спешу, — ответил он. — Мои женщины очень недовольны, они уже деньги подсчитали, а, оказывается, ты будешь живой!
Андрей приоткрыл глаза, думая, что размазывание куриной крови кончилось. Но Осман словно ждал этого момента, плеснул остатками крови ему в лицо.
— Да вы что!
— Пускай так будет, — рассмеялся Гюндюз. — Так лучше поверят. Ты лучше рукавом вытирайся — скоро засохнет.
Ощущение было отвратительное — липкая кровь воняла, костюм был погублен — все это было как
