покупать. Вы понимаете, я вас по делу позвала. И торопилась, как узнала, что на вас вчера напали.
— Вы и это знаете?
— Это банда Османа Гюндюза, страшный человек, вы, Андрюша, не представляете. Они могут ради денег на все пойти.
— Но я-то при чем?
— А как же? — удивилась Аспасия и положила ладонь на пальцы Андрея. Ладонь была жесткой, прохладной и уверенной в себе.
— Аспасия, — сказал Андрей, — честное слово, вы мне очень симпатичны, вы даже себе не представляете, до какой степени.
— Я все отлично представляю. И цену себе знаю на кобелином рынке. И даже знаю, мальчик мой, — она как бы имела право на такое обращение, потому что сразу стала вдвое старше, — знаю, что скоро, если меня кто не зарежет или не обезобразит, я лишусь своей красоты и буду просто толстой старой бабой и тогда меня смогут спасти только большие деньги. Так что мне твоя симпатия, Андрей, приятна, потому что ты лучше, чем я ждала — даже удивительно, зачем тебя на такое дело послали.
— Меня не посылали, — искренне возразил Андрей, — я сам попросился.
— А это больше похоже, — согласилась Аспасия. — Ты мог попроситься, потому что не умеешь свои ходы просчитывать заранее. Лентяй ты…
Они словно давным-давно были знакомы с Аспасией, и это было грустно, потому что Аспасия, понимал Андрей, никогда не станет его возлюбленной — искры, волны, какие посылал его организм, возвращались от Аспасии притушенными, чуть теплыми, ласковыми и семенными. Да и мог ли Андрей претендовать на внимание такой красавицы — подобные ей рождаются раз в столетие, ради них погибают царства и стреляются герцоги. И обычно такие красавицы несчастны, потому что их добиваются наглые, сильные, плохие люди — одинокого благородного рыцаря пристрелит наемный убийца в трех лье от замка, а негодяй подъедет к замку во главе сверкающего латами войска.
— Почему лентяй? — спросил Андрей.
— Не притворяйся, — поморщилась Аспасия. — Ты все отлично понял. Но мне не жалко и повторить — меня очень интересует вопрос — что ты задумал? Я очень хочу знать.
Русико принесла еще по чашечке горячего кофе. Ее мускулистые прямые ноги были обтянуты белыми чулками. Аспасия подождала, пока девушка отошла. Обернулась к Андрею.
— Аспасия, мне, честное слово, очень приятно сидеть здесь с вами, — сказал Андрей. — Я бы век так сидел. Но, к сожалению, я не понимаю ни слова из того, что вы говорите. Я ничего из себя не изображаю, я ничего не задумал.
— Андрей, — сказала Аспасия, — я все равно заставлю тебя решить по-моему. Если ты решил играть на подполковника Метелкина — ты погибнешь, как погибнешь и связываясь с турками.
— Честное слово, меня все с кем-то путают. И мне это очень грустно, потому что я хочу заниматься археологией, а за мной по ночам бегают убийцы.
— Не просто убийцы, — сказала Аспасия, — а люди Османа Гюндюза. Ты лучше скажи мне, что заставило вас в Севастополе изменить свое мнение? Что тебе донесли? Обо мне? Говори, я не боюсь правды! Я же вижу — ты шастаешь по городу, пытаешься что-то выяснить. Но ты здесь чужой — ты не уедешь отсюда живым!
Госпожа Аспасия раскрыла сумочку из золотого стекляруса, достала оттуда золотой портсигар — дамский, узкий, достала из него, нервно щелкнув алмазиком-замочком, длинную коричневую сигаретку. В мгновение ока рядом оказался инвалид, который поднес госпоже огонь. Аспасия глубоко затянулась сигаретой, и запах, распространившийся вокруг, был терпким и приторным.
— Аспасия, — сказал Андрей, — попытайся допустить, что произошла ошибка. Ты ведь думаешь, что я связан с торговлей. Правда?
Аспасия кивнула, глядя на него в упор. У Андрея даже захватило дух от такого взгляда, он сглотнул слюну…
Андрей молчал. Сил говорить более не было. В те минуты он не вспоминал о Лидочке. И не потому, что меньше любил ее — Аспасия не относилась к числу обычных людей — она была небожительницей, которая могла выбрать себе любого мужчину, заставить его повеситься на площади или зарезать ее саму. Это была женщина-проклятие, женщина-наказание, женщина-пытка, которая в виде особой милости может оставить тебя в покое.
— А кто же ты? — спросила Аспасия, неожиданно опуская глаза, словно смущенная чем-то.
— Я — студент, — сказал Андрей. — Я приехал с экспедицией Авдеева. Я думаю, об этом знает весь Трапезунд.
— Весь Трапезунд знает другое, — сказала Аспасия. — Он знает, что из Севастополя приехал большой человек, которого зовут Андрей Берестов. Что этот человек приехал ко мне, потому что мы будем принимать большие решения — скоро русским войскам уходить из Турции, надо искать новые пути товарам, заменять людей — если мы не хотим погибнуть, надо делать быстро. Теперь тебе ясно?
— Нет, не ясно.
— Понимаешь, все понимаешь! Вчера приезжает «Измаил». Мы знаем — наш человек на «Измаиле». Мы сразу спрашиваем капитана — где господин Берестов? Но мы не волнуемся, не беспокоимся, потому что господин Берестов знает, куда идти, с кем встречаться — он знает, что его ждут у самого корабля. Он должен сделать знак…
Аспасия подняла правую руку и щелкнула пальцами.
— Вот так. И мы знаем. Большой человек из Севастополя здесь.
Аспасия выдохнула, сделала паузу — она была актрисой, и речь ее была театральным монологом. Далее она говорила трагично…
— Господин Берестов на борту! Но господин Берестов не подает нужного знака, господин Берестов остается на набережной и уезжает с Метелкиным. Потом Метелкин везет его в «Галату», которую контролируют люди Метелкина, а господин Берестов делает вид, что его вообще в городе нет. А ночью он вдруг отправляется гулять по ночному Трапезунду. Где гуляет господин Берестов? С кем хочет встретиться — почему не хочет встретиться с верными людьми — кто мне ответит на эту загадку?
— А где вы учились? — спросил Андрей.
— В гимназии, — совсем не удивилась неожиданному вопросу Аспасия, — в Керченской женской гимназии, только не кончила — я сбежала с театром Брусиловского после шестого класса.
Андрей отметил для себя, что в таком случае версия о похищении Аспасии в гарем в нежном шестилетнем возрасте не соответствует действительности.
— И зачем вы меня отвлекаете? — сказала Аспасия капризно. — Почему вы не можете сказать мне правды?
— Правда одна, — сказал Андрей. — Я в самом деле Берестов, Андрей Сергеевич, что записано в моем временном свидетельстве — желаете посмотреть?
— Мы уже смотрели, — сказала Аспасия спокойно, признавая этим, что вещи Андрея обыскивали.
— Все остальное — ошибка. Я тысячу лет не был в Севастополе, я никогда в жизни не занимался торговлей.
Андрей откинулся на спинку стула и прихлебнул дедушкиного коньяка.
— Андрюша, — сказала Аспасия, — я на все ради тебя готова. Не ради тебя — ради правды. Мы теряем дни, часы — это может оказаться роковым. А ты играешь в какую-то глупую игру. То ли потому, что открыл уши для злобных сплетен, то ли ты попросту дурак.
— Ну уж и дурак, — сказал Андрей, которому почему-то нравилось дразнить такую красивую женщину.
— Если вчера ночью у турок не получилось, то сегодня получится обязательно, — сказала Аспасия. — И тебя мы спасать не будем.
— И вам не будет меня жалко? — спросил Андрей. Коньяк был настолько крепок и душист, что в голове Андрея легонько и приятно зашумело. И он стал куда смелее и увереннее в себе, чем раньше.
— Нет, — резко сказала Аспасия и поднялась. — Мне не будет жалко глупого мальчишку. В Севастополе должны знать, кого посылать. И если послали тебя, значит, они недостаточно уважают меня. В
