— Кто-кто, Покровский, конечно.
— Нет, — с чистым сердцем ответил Андрей.
— Жалко, — сказала Аспасия.
Андрей понял, в чем странность разговора — все время, о чем бы ни шла речь, мысли Аспасии и военлета были заняты Иваном. Им было трудно поддерживать разговор на иные темы.
Андрею хотелось уйти. Но вместо этого он спросил с неожиданной для себя настойчивостью:
— Чего вам сдался Иван? Скажите по-человечески!
— Неважно, — сказал Васильев, глядя мимо Андрея.
Андрей ничего более не добился. Он предложил отвести приезжих в кафе — «Воды Лагидзе», освежиться вкусными напитками. Васильев фыркнул, когда понял, что его намерены угощать водой. Аспасия с лучезарной улыбкой сказала, что они уже завтракали.
Аспасия обещала обязательно навестить Андрея до отъезда. Васильев хлопнул Андрея по спине и задержался, когда Аспасия пошла вдоль набережной.
— Ссуди червонец до лучших времен, — сказал Васильев.
— Неужели бедствуете? — Андрей не мог скрыть неприязни к Васильеву.
— От нее лишнего не дождешься. Я получаю, что мне положено, что мне нужно для души и тела — а деньги, прости, зарабатываю сам.
— У меня нет с собой денег, — сказал Андрей.
Аспасия остановилась и оглянулась.
— Гриша! — крикнула она. — У Андрея нет с собой денег.
Васильев восторженно выругался.
— Как она меня, мать ее, знает, а?
Его крепкие пальцы мгновенно заглянули в нагрудный карман Андрюшиной рубашки. Но там было пусто.
— Ну, ты хитер, — сказал Васильев, — ты хитер. Дай червонец, а то Вревскому скажу! — он звонко рассмеялся, показывая золотые зубы, и чуть вперевалочку, блестя сапогами с кавалерийскими шпорами, поспешил за Аспасией.
Разумеется, ни Аспасия, ни Васильев более не показывались. Андрей вдруг испугался за Ивана — хоть и ничего их не связывало. Но он не хотел ему беды, а эта парочка, как лиса и кот из Пинноккио — просто сочились опасностью и обманом.
И, расставшись с ними, Андрей вдруг понял, что чары Аспасии, чуть было не овладевшие им вновь при встрече, потускнели. Словно близость Лидочки защищала от них… Смешно!
Рассказывая о встрече Лидочке, Андрей подумал вслух — может быть, доехать до Ивановой сестры, предупредить археолога?
Лидочка отговорила Андрея — ей все эти люди были чужды и дела их непонятны. Какие-то контрабандисты и жулики обманывают друг друга. Почему Андрюша должен вмешиваться?
Лидочка никогда не выходила на ночную улицу Трапезунда, не слышала его ночных звуков, не знала его запахов и тревоги. К тому же — хоть она и не стала говорить Андрею, но сама мысль о том, что у Андрея появилась приятельница — по профессии своей содержательница публичного дома, была ей отвратительна.
Это настроение Лидочки, наложившееся на невозможность уехать из грязного чужого Батума, привело к их первой в жизни глупой ссоре, после которой они не разговаривали и были несчастны.
Наконец, Андрей решил оставить Лидочку и уйти на поиски дома Покровских. Но тут Лидочка не удержалась и расплакалась и стало не до ухода.
Лидочка долго не могла успокоиться, даже когда они помирились и потом засыпали, она с тоской думала, как хороша бы сейчас вернуться к маме — именно к маме — все иные люди на Божьем свете — чужие, даже Андрей совсем чужой — и непонятно, за что она должна лежать с чужим мужчиной в одной кровати…
С утра на следующий день прибежал племянник дяди Отара и сказал, что есть один человек, который знает, как поехать в Ялту. И в самом деле оказалось, что на следующий день в Батум придет фелюга, которая везет товар в Евпаторию. Надо было договориться с нужными людьми. Поиски нужных людей и бесконечное их ожидание, потому что нужные люди в самом деле ничего не знали, но более всего боялись, как бы Андрей не догадался, что они ничего не знают, и не отказал в комиссионных, заняли весь день. Затем с вечера ждали фелюгу и смотрели с надеждой на море, над которым клубились лиловые цвета греческого траура — погода портилась. Фелюга заявилась к рассвету, и ее шкипера удалось увидеть только после обеда, когда он выспался.
Фелюга была одесская. Ее, хозяин, он же шкипер Михай Попеску, плотный, коротконогий романтик в капитанской фуражке с крабом червонного золота, о чем знало все Черное море, но украсть фуражку не смог ни один биндюжник, торопился вернуться домой к концу октября. Фелюга была недогружена, вот он и взял пассажиров.
Михай Попеску был по обыкновению пьян и весел — он перебудил весь пансион, подарил возмущенной мадам Ахвледиани сандаловый крестик, освященный в Иерусалиме, и выпил с Отаром бутылку кинзмараули. Андрей с Лидочкой как раз собирались спать, но сон пришлось отложить, потому что они понравились капитану Попеску и он решил тут же, не теряя ни минуты, выйти в море, ночью, не взяв груза. Еще час все уговаривали Попеску подождать до утра и, конечно же, уговорили.
Лидочка ушла спать в половине третьего ночи, а Андрею пришлось остаться — Михай его не отпускал. И ясно было, что если он обидится, то придется ждать следующей оказии до Крыма — когда она объявится, неизвестно.
В коротеньком Михае был удивительный запас энергии — он был как бы увеличенным трехлетним мальчишкой, который производит столько энергичных движений, что взрослый человек уже через час соревнования с младенцем умер бы от разрыва сердца.
Впрочем, Андрей не жалел, что встретился со шкипером. Михай был переполнен удивительными и невероятными историями и, как утверждали знавшие его свидетели, не грешил против истины. А происходило это оттого, что Михаю обязательно надо было сунуть нос в любую драку или авантюру. Потому-то он уже полгода не мог вернуться домой, Некогда было — его затягивали авантюры, которые не приносили денег, а постепенно вели к разорению. Зато Михая знали все, любили почти все, ненавидели немногие, большей частью обманутые мужья.
За хорошим вином и жаркими беседами, в которых участвовал калейдоскоп незнакомых лиц, возникавших из ночи и в ночь проваливавшихся, за песнями грузинскими, румынскими и российскими ночь благополучно миновала, наступил рассвет, и Михай решил, что пора будить Лидочку и перебираться на фелюгу, которую звали «Императрица Мария» официально в память броненосца, загадочно взорвавшегося в Севастополе в шестнадцатом году, а в самом-то деле в честь тети Михая, которая живет в Констанце.
Андрей, голова у которого была хрустально ясной, как бывает после хмельной и полной шумных бесед ночи, пошел было собираться, но тут к пансиону подъехал черный мотор из комендатуры порта, тот самый, на котором Андрею за последние недели приходилось неоднократно ездить вдоль побережья, обследуя трупы погибших на «Измаиле» и обеспечивая их охрану от мародеров.
В автомобиле прибыл знакомый унтер-офицер Герасимов. Он вошел в нижний зал пансионата, где умирало ночное веселье.
— Ваше благородие, — обрадовался он тому, что не придется будить Андрея, — вам письмо от господина коменданта.
Появление шофера с письмом привело Михая Попеску в торжественное изумление — ему ранее не приходилось держать в друзьях столь высокопоставленных людей. На всякий случай он тоже поднялся из-за стола и стоял рядом с Андреем, чуть покачиваясь и держа пальцы у козырька фуражки.
Комендант, написавший письмо, полагал, что Берестов, как единственный действующий член комиссии по захоронению останков жертв с «Измаила», остается готовым к исполнению своих обязанностей.
