Я вернулся к себе в бокс. Мои малыши, конечно же, не спали – они были встревожены и ждали меня.
– Ничего страшного, – улыбнулся я им. – Не беспокойтесь. Тетя Люда сказала мне, что воспитатели сердятся, что вы так давно живете у меня. Они хотят нас за это наказать.
– Я не хочу в корпус! – воскликнул Сеня.
Они жили у меня тише мышей, трепеща перед необходимостью вернуться в особняк и надеясь, что сегодня этого не случится.
– Если они на нас рассердятся, – сказала умненькая птичка Маруся, – они нас запрут в карцере. И мы не сможем ходить к Тиму.
– Может быть, завтра? – спросила Леонора.
– Нет, – сказал я твердо. – Вернуться в корпус надо сегодня. Поверьте мне.
Они не стали плакать и просить меня.
– А мы пойдем в лес летом? Ты обещал, – сказала Маруся.
– Я помню. И обещаю, что пойдем.
Мне надо было решить сложную задачу: Арсений с Леонорой жили в особняке, в общих спальнях, Маруся – в боксе за лабораторией, потому что процесс ее метаморфозы еще не кончился. А это совсем в другой стороне. Пустить их на улицу одних я не мог – ночью в питомнике спускали собак. Собаки могли испугать малышей.
– Подожди меня, Маруся, – сказал я птичке. – Я отведу Сеню с Леонорой, а ты никого не пускай, сиди тихо.
– Я всегда сижу тихо, – сказала Маруся.
Я взял Арсения на руки, а Леонора шла рядом со мной.
Мы пошли не напрямик через газон, который просвечивался прожекторами, а ближе к изгороди, по кустам. Нам никто не встретился. Только возле дорожки, ведущей к особняку, из кустов выскочила собака, хотела было залаять, но я велел ей молчать, и собака побежала рядом. Леонора ее боялась и крепко держала меня за руку длинными пальцами.
Мы обошли особняк. Сзади был ход на кухню – там разгружали продукты. Я знал, как открыть крючок – я туда уже не раз так проникал, потому что воровал для малышей еду: раз они болели у меня в боксе, им довольствия не полагалось.
– Тише, – прошептал я. На кухне обычно не было сторожа, но порой поварихи или прачки тоже пробирались туда и воровали еду. Ведь все жили впроголодь. А в последние дни по радио начали твердить о том, что людей развелось столько, что они отнимают пищу у своих собратьев. Я знал, что означала вся эта подготовка.
Мы прошли через кухню, и у лестницы в спальни я попрощался с Леонорой и Сеней. Я обещал им, что завтра навещу и мы обо всем договоримся.
Я вышел из особняка тем же путем, закрыл за собой дверь и, не торопясь, главное – не вызвать тревоги, пошел обратно к своему боксу.
Мне показалось, что за мной кто-то идет, я даже несколько раз останавливался, прижимался к стволам дубов, но никого не видел. Только чувствовал. Я знал, что меня хотят убить, но не могу сказать, что боялся нападения. Я боялся только, что им удастся убить меня так, что я этого не почувствую.
Чтобы выманить преследователя, я ускорил шаги, надеясь, что оторвался от него и резко прыгнул за ствол дуба. Я внимательно посмотрел назад. Да, что-то темное, какая-то тень мелькнула сзади. Но не более. Конечно, они могут и выстрелить, в конце концов все равно они докажут, что я умер естественной смертью. И все же вернее всего это будет не выстрел, а что-то более чистое. Они убьют меня так, что завтра можно будет выставить мой труп на всеобщее обозрение, и никто не заподозрит неладного…
Я пошел быстрее, потом побежал, чтобы оторваться от темной тени. Одна из сторожевых собак припустила за мной, но не залаяла, потому что узнала меня – я нередко ее подкармливал. Так она и бежала рядом со мной, подпрыгивая и полагая, что мы с ней играем.
Перед линией боксов я остановился. Что-то было неладно.
Потом я сообразил – в темноте ярко горели два больших окна. Одно в боксе Сийнико. Значит, спонсор не спит. Хотя в это время он всегда спит. И еще одно окно – в лаборатории. И там не спят.
Они готовятся.
А я ни черта не знаю – что они замыслили?
Я нащупал узкий нож в шве кожаных штанов. И тут же спохватился, что я совершаю перебежки по питомнику, облаченный в белый халат – меня можно увидеть за версту. Какое счастье, что они решили не стрелять в меня – лучшей мишени и не придумаешь!
Я скинул халат и скатал его. Передо мной лежало открытое пространство, периодически освещенное вертящимся прожектором на вышке. Я подождал, пока луч прожектора начнет движение прочь от лужайки, и кинулся к моему боксу. Я успел подумать: хорошо, что у спонсора и в лаборатории горит яркий свет. По крайней мере, они за мной не следят.
Вот и мой бокс.
Стой! – сказал я себе. Внутри меня звенел сигнал тревоги. В чем дело? Я плотно прикрыл за собой дверь, когда уходил. Я это отлично помнил. Кто-то был здесь после меня. Но где он сейчас? Поджидает меня в темном коридоре?
Я был в невыгодном положении – между мной и вышкой не было никакого здания, и я понимал, что через минуту луч прожектора меня накроет.
Я спиной чувствовал, как полоса света крадется ко мне. И тут мною овладело бешеное желание действовать – нестись, сокрушая все. Такое чувство я испытал на стадионе, когда убил спонсора. Если мне нельзя стоять и ждать смерти, то лучше я встречу ее лицом к лицу.
Главное – стремительность!
Я в два прыжка был у двери, мгновенно ударом распахнул ее и влетел в коридор. Я ожидал удара, выстрела – но не встретил никакого препятствия. Я ударился о стену с окошком, перекрывавшую коридор, и замер. Было тихо-тихо, зажужжал ранний комар. Далеко-далеко закаркала вспугнутая чем-то ворона.
В боксе никого не было.
Ни дыхания, ни стона, ни движения.
Я перевел дух. Постарался успокоиться. Дверь могло открыть ветром. Маловероятно, но могло.
А может быть, засада ожидает меня в моей комнате?
Но теперь я был в себе уверен более. Я мог не спешить, за спиной у меня была бетонная стена, сам коридор узок – здесь враги не имеют преимуществ.
Опершись спиной о стену, я сильным ударом ноги распахнул дверь в мою комнату.
Тихо. Пусто. Мертво. Только неприятный, утекающий в сквозняке запах… медицинский, мертвый…
Он промчался мимо меня, высосанный сквозняком в коридор и наружу, оставив тяжесть в голове и мгновенный приступ тошноты.
Я вошел в комнату. Она была пуста. А где моя птичка, где Маруся?
На полу, на моем матрасе лежало одеяло, под ним угадывалось тельце девочки.
Она заснула.
Запах еще жил в боксе и был отвратителен.
Когда я наклонился, чтобы разбудить птичку и отнести ее в лабораторный бокс, запах показался мне более сильным. Я потрогал Марусю за плечо. Она не отозвалась – плечо поддалось руке.
Я откинул одеяло. Маруся лежала на боку, и при свете фонаря, проникавшего в окно, было ясно, что она уже никогда не проснется. Маруся была мертва.
Я взял ее на руки и пошел к выходу.
Маруся была легкой, будто у нее были птичьи кости. Ее голова запрокинулась. Лицо, обрамленное белыми перышками, было спокойным.
Этот запах – неприятный, удушающий запах – откуда он знаком мне?
Следы его были в лаборатории. Там была склянка… Что же сказал Автандил? Он сказал: «Мы не можем ограничиваться исследованиями. Мы должны выводить любимцев, выращивать их и уничтожать, если они оказались нежизнеспособными». «Это редко бывает», – перебила его тогда Людмила. «А если
