Вахтенный Турбо открывает клапан, спрятанный за трубой перископа. Шеф отдает приказание изменить положение гидропланов. Теперь даже без продувки цистерн лодка начинает подниматься. Очень медленно стрелка манометра начинает двигаться в обратном направлении. Заданная глубина достигается динамически — лишь посредством горизонтальных рулей и поступательной тяги винтов.
Шеф не перестает отдавать распоряжения операторам рулей глубины. Наконец раздается голос командира:
— Подняться на перископную глубину!
Он порывисто встает и тяжело поднимается в башню.
— Впереди — двадцать вверх, сзади — пять вниз! — это уже шеф.
Водяной столбик в приборе Папенберга уже начал медленно опускаться. Шеф наклоняется в сторону, поворачивает голову назад и докладывает в башню:
— Перископ чист!
Каждое колебание столбика воды в Папенберге означает, что лодка качнулась вверх или вниз. Операторы глубинных рулей пытаются серией четко выверенных по времени движений крыльев нейтрализовать взлет или падение лодки раньше, чем они отразятся в Папенберге, потому что тогда будет уже поздно: либо перископ слишком высунется из воды, выдав атакующую лодку врагу, либо он уйдет под воду, и командир не сможет ничего увидеть в решающий момент.
Шеф ни разу не оторвал взгляд от Папенберга. Впрочем, как и оба оператора гидропланов. Показания прибора чуть заметно колеблются. В лодке царит полная тишина, если не считать раздающееся время от времени басовитое гудение мотора перископа.
— Вахте мостика приготовиться! Надеть плащи! — доносится из башни голос командира.
Дозорные на мостике, завязав зюйдвестки под подбородками и надев свои непромокаемые плащи, группируются под люком башни.
— Приготовиться к всплытию!
В кормовом отсеке кочегары сейчас накачивают солярку внутрь дизелей, чтобы они могли немедленно заработать.
— Всплытие!
Шеф до упора поднял носовой руль, а задний поставил на пять градусов. Он приказывает продуть балласт.
Сжатый воздух с резким свистом устремляется в цистерны.
— Выровнять давление!
Внезапная моим глазам становится больно — это понизили избыточное давление внутри лодки. В лодку сверху врывается струя свежего воздуха — люк боевой рубки открыт. Включенные вентиляторы гонят внутрь лодки мощный поток воздуха.
Затем следует серия команд машинному отделению:
— Левый дизель приготовить к запуску!
— Левый электродвигатель стоп! Переключить привод!
— Левый дизель малый вперед!
Дифферентные цистерны опять наполняются водой. После этого командир отдает приказание:
— Продуть цистерны дизелями!
Выхлопные газы двигателей выдавливают воду из цистерн плавучести. Это экономит сжатый воздух. Есть и другое преимущество: маслянистые отработанные газы предотвращают коррозию.
Цистерны плавучести продуваются одна за одной. Командир, наблюдающий с мостика, как пузыри воздуха всплывают вдоль бортов лодки, может определить по ним, продуты ли цистерны до конца. Спустя некоторое время он сообщает вниз:
— Все продуты. Экипажу покинуть посты погружения!
Лодка опять превратилась в надводное судно.
Командир приказывает:
— Правый дизель приготовить! Правый электродвигатель стоп! Переключиться! Правый дизель малый вперед!
Шеф встает, расправляет плечи, потягивается и смотрит на меня вопросительно: «Ну, как?»
Я согласно киваю и, как боксер после проигранного раунда, без сил усаживаюсь на мешок картошки, прислоненный к столу с навигационными картами. Шеф берет пригоршню чернослива из ящика, который стоит рядом со столом, открытый для каждого, и протягивает мне:
— Поднимает настроение! Да уж, мы несколько отличаемся от простых, обычных кораблей.
Когда Старик исчезает, шеф спокойным голосом замечает:
— Еще не все на сегодня. Старик называет это «вытряхнуть усталость из старых костей». Ничто не ускользает от его внимания. Он все замечает. Нам достаточно ошибиться один раз, и одно учение будет следовать за другим.
На его столе под толстой целлулоидной пленкой лежит морская карта. Она пока чистая, нанесены лишь границы берегов. Суша за ними абсолютно белая, как будто там ничего нет: ни дорог, ни городов. Это карта моря. То, что расположено на суше, не имеет значения для моряка. За исключением, может быть, некоторых ориентиров и обозначенных маяков. С другой стороны, здесь показаны все мели и песчаные банки у входов в устья рек. Карандашом от Сен-Назера прочерчена зигзагообразная линия. На ней крестиком отмечены наши последние координаты.
Наш основной курс — триста градусов, но я слышу приказы, отдаваемые рулевому. Опасность со стороны вражеских подлодок не дает нам лечь на прямой курс.
На посту управления дозорный, свободный от вахты, разговаривает с Турбо, вахтенным, который не стал сбривать свою бороду, пока лодка находилась в гавани, и теперь выглядит точь-в-точь как викинг:
— Интересно, куда нас услали на этот раз.
— Похоже, к Исландии.
— Вряд ли. Держу пари, что на юг! В длительное патрулирование в южных широтах. Ты только вспомни, что мы взяли на борт.
Это еще ни о чем не говорит. Да и какая нам разница? Нам все равно нескоро добраться до женщин на берегу, в какую бы сторону мы ни направились.
Турбо уже давно на борту лодки. С апломбом повидавшего виды морского волка он опускает уголки рта, наполовину скрытого спутанной бородой, снисходительно похлопывает собеседника по плечу и объясняет ему:
— Мыс Гаттерас при свете луны, Исландия в тумане — ты наверняка повидаешь мир, если попал на военный флот.
Перед ужином командир отдает приказ о глубоководном погружении, чтобы проверить лодку на прочность.
Он хочет знать, выдержат ли внешние заглушки большую глубину.
Лодкам класса VII-C разрешено погружаться на сто метров. Но так как воздействие глубинных бомб уменьшается с увеличением глубины, на которой происходит взрыв (более плотные слои воды поглощают взрывную волну), лодкам нередко приходится погружаться глубже ста метров, чтобы уйти от преследования. Какую предельную глубину может выдержать корпус высокого давления, т.е. какова максимальная глубина погружения — кто знает? Те, кто глубоко погружался, не могут быть уверены в том, что достигли предела. Команда узнает об этом только, когда раскалывается корпус.
Снова звучит последовательность тех же команд, что и во время дневного погружения. Но мы не выравниваем лодку на тридцати метрах. Вместо этого мы опускаемся глубже. Лодка движется тихо, как мышь.
Внезапно раздается резкий скрежет, жуткий, раздирающий душу звук. Я замечаю встревоженные взгляды, но Старик даже не пошевельнулся, чтобы остановить скольжение вниз.
Стрелка манометра замерла на ста семидесяти метрах. Опять скрежетание, на этот раз вместе с глухими царапающими звуками.
— Здесь не самое лучшее место, — как будто сам с собой разговаривает шеф. Он втянул щеки и с выражением смотрит на командира.
