- Мне срочно нужно в Сарское… Верхового коня, из лучших.
- У нас все лучшие, сами знаете, одров не держим-с, не какой-нибудь Мелитопольский драгунский…
- Коня, немедленно… и двух-трех жандармов. На всякий случай, могут понадобиться…
- Извольте, - сказал Чарута, вышел в сенцы, и слышно было, как он непререкаемым тоном отдает распоряжения, сопровождая их истинно кавалерийскими фиоритурами. Вернувшись, ротмистр сказал чуточку покровительственно: - Как видите, все устроилось в лучшем виде, уже через пару минут… Что стряслось, могу я знать, или…
- Собственно говоря, ничего еще не стряслось, - сказал Пушкин, от нетерпения переступая на месте. - Но, возможно…
Он решился - показалось, что, произнеся это вслух, сможет снять с себя хоть чуточку тяжелой ноши. И закончил со спокойствием, поразившим его самого:
- Возможно покушение на государя…
- Так-так-так, - сказал Чарута, не изменившись в лице, разве что самую малость щурясь. - По
- Похоже.
Совсем уж тихо Чарута спросил:
- Может, весь эскадрон поднять в седла?
- Вряд ли, - сказал Пушкин. - Это… это бессмысленно, соль тут не в количестве людей…
- Маслом каши не испортишь.
- Нет, - сказал Пушкин. - Может случиться все же, что мы будем выглядеть смешно, глупо, нелепо… Ага, я слышу, все готово? Извините, ротмистр, не до разговоров, нужно успеть, вдруг я все же угадал правильно…
Ротмистр Чарута не пошел вслед за ним сразу, но через некоторое время отворил дверь и направился из дома, бормоча себе под нос:
- Это светский франтик может бояться выглядеть смешным, глупым и нелепым, а хороший жандарм таких
Постояв все же на крылечке в задумчивости, он в конце концов тряхнул головой, словно бросаясь в воду, перегнулся через перила и крикнул подчаску:
- Сафронов! Ну-ка, ко мне живенько! - И, когда тот подбежал, распорядился словно бы даже с ленцой, совершенно невозмутимо: - Кликни-ка, голубь, нашего Моцарта, пусть бежит с трубой со всех ног, и боевую тревогу по эскадрону!
Не прошло и минуты, как сигнальная труба завела пронзительную, чистую, тревожную трель.
Еще примерно через четверть часа некий светский франт, чье имя для Большой Истории несущественно, округлив глаза в восторженном ужасе, живописал двум добрым знакомым, точно так же одетым, словно лондонские
- На сей раз, господа, Александр Сергеевич Пушкин в своих проказах определенно перегнул палку и хватил через край. Боюсь даже думать, чем дело может кончиться. Можете себе представить, что я только что собственными глазами видел на Гороховой? Верхом на коне, во всю прыть, безудержным галопом, как какой-нибудь дикий башкир, несется Александр Сергеевич - шляпу потерял, немилосердно понукает бедное животное. А следом, в погоню - трое жандармов в полной форме, не только с саблями, но и с карабинами у седла… Да-с, именно так и обстояло, это еще не все. Я сам глазам своим не поверил… Ma parole, через самое короткое время вслед устремившейся за Пушкиным погоне несутся еще жандармы, и тоже верхами, числом не менее эскадрона, и вид у них самый решительный, можете себе представить… Это что же нужно такое натворить? Для ареста генералов, говорят, посылают менее, а тут - не менее эскадрона по следам Пушкина…
К Пушкину он относился самым что ни на есть доброжелательным образом, и потому повествовал без малейшего злорадства, с робким,
…Постройки, где квартировали лейб-гусары, остались позади. Кони неслись, не сбавляя аллюра, и кто-то шарахнулся с дороги, вскрикнув сердито и недоуменно, кто-то прижался к стене - подобные бешеные кавалькады здесь были редкостью невиданной. Не обращая внимания на переполох, разгоравшийся вокруг, Пушкин нахлестывал коня, и следом грохотали копыта: двое жандармов держались за ним, а вот третий что-то отстал…
Свернув к Старому саду, он с уверенностью долго здесь жившего человека направил коня к однотипным «кавалерским домикам». С горьким неудовольствием успел подумать, что этот мерзавец, то ли оживший труп, то ли непонятно кто, вдобавок ко всем наглостям обосновался там, где когда-то проживал знаменитейший историограф Карамзин…
Натянул поводья так резко, что конь, храпя и разбрасывая пену, взмыл на дыбы. Спрыгнув с седла, Пушкин, не теряя времени, кинулся на крыльцо, навалился на дверь. Она оказалась незапертой, и он, ворвавшись в переднюю, едва не растянулся.
Из угла выдвинулся лакей - судя по сонному виду и какой-то особой печати российской расхристанности, не имевший никакого отношения к
- Барин где? Англичанин?
- Где ему быть… - сказал слуга равнодушно, подавляя зевок. - В кабинете изволят архитектуру изучать…
Он невольно показал рукой направление, и Пушкин бросился в ту сторону. За спиной
Большая комната, почти пустая, напоминала мастерскую или студию архитектора: она была свободна от мебели, почти все ее пространство занимал большой стол на козлах из неоструганных досок, и на нем красовался искусно выполненный макет обоих дворцов, Екатерининского и Александровского, с прилегающими ландшафтами. Сделано все было с большим изяществом и точностью - дворцы из раскрашенного картона, куски синего стекла, повторявшего формой пруды и все прочее - но разглядывать эту красоту было некогда. Мистер Джордж Гордон, склонившийся над макетом, с видом сосредоточенным и отрешенным водил висевшим на веревочке просверленным черным камнем над тем участком у большого пруда, где сразу угадывалась и Руина, и Готические ворота, и Пирамида. Напрягая зрение, Пушкин рассмотрел там крохотную, не больше половины мизинца, темную куколку, как две капли воды похожую на виденный им рисунок, на…
Одним ударом плети, все еще зажатой в руке, он смахнул и куколку, и разлетевшиеся с сухим деревянным стуком копии парковых сооружений, распались малюсенькие палочки с верхушками из крашенной в зеленоватый цвет бумаги, изображавшей деревья. Прежде чем англичанин успел пошевелиться, что-то сказать или сделать, Пушкин вырвал у него веревочку с камнем, швырнул в угол и с превеликим наслаждением сграбастал мерзавца за глотку, отметив, что схватил не какую-то эфемерную субстанцию, из дыма сотканную, а нечто вполне материальное. Полное ощущение, что он держал за горло нормального человека - ни трупного холода не ощущалось, ни окоченелости…
- Александр Сергеевич? - непринужденно, с таким видом, словно это были забавы двух близких приятелей, произнес Байрон, не делая ни малейших попыток высвободиться. - Вы так взволнованы, уж не случилось ли чего?
Свободной рукой Пушкин взмахнул плетью и для надежности в три удара превратил в мешанину бумаги и дерева тот участок макета, над которым англичанин только что производил свои манипуляции - вряд ли с благими целями.
Тяжелые шаги жандармов послышались рядом.
- Возьмите его, - сказал Пушкин, не оборачиваясь.
Отступил, чтобы не мешать, и с удовольствием смотрел, как господин Байрон, неведомо что из