- Спасибо, Александр Сергеевич, - сказал Обольянинов с чувством. - Камень сняли с души… Ведь два месяца пребывал в невероятном расстройстве чувств, рука сама к пистолетам тянулась…

- Ну что вы, не благодарите, не за что… - сказал Пушкин, уже закрывая за собой дверь.

Все сострадание улетучилось моментально. Едва напоследок прозвучали эти слова «два месяца». Грех было бы осуждать человека, столкнувшегося с жутким, запредельным, произойди это вчера, неделю назад. Но за два месяца следовало бы непременно сообщить в Петербург обо всем происшедшем, и, коли уж Обольянинов этого не сделал, эпитеты к нему могут быть применены самые неприглядные, скажем…

- Александр Сергеевич? - послышалось рядом чье-то удивленное восклицание.

Повернув голову, Пушкин мысленно покривился от величайшего неудовольствия. Только этого еще не хватало. Не было, что называется, лишних печалей и напастей…

Перед ним, глядя недоуменно, со жгучим любопытством, стоял не кто иной, как добрый петербургский знакомый, Матвей Степанович Башуцкий из Академии художеств - всему городу известный хлебосол и кутила, дававший великолепные балы и лукулловы ужины. Человек был безобиднейший, добрейшей души, всегда готовый оказать помощь не только друзьям, но и любому, оказавшемуся в стесненных обстоятельствах, но сейчас-то как раз он мог все испортить, сам того не ведая…

Конечно же, Башуцкий, справившись с первым удивлением, затараторил, по всегдашней привычке играя лорнетом на черной бархатной ленте:

- Александр Сергеич, вот приятная неожиданность! Я-то, как и все прочие, полагал, что вы снова затворились в имении, музами благословлены на труд… А вы, эвона, во Флоренции! Что ж не сказали никому? Ну да мы дело поправим. Нынче же вечером сядем за стол, я тут уже даром что второй день отыскал немало великолепных ресторанов… Икру виноградных улиток, бьюсь об заклад, не едали? Сказка! Поэма Пушкина, если простите сей каламбур, в гастрономическом переложении. Нынче же, нынче… Вот радость!

Он и в самом деле светился неподдельной радостью, благорасположением ко всему окружающему миру и всем людям без разбора, готовый потчевать, выслушивать и рассказывать сам… и моментально разболтать всему свету о пребывании за пределами Российской империи Александра Сергеевича свет Пушкина. «Можете ли представить, господа, с кем я нежданно столкнулся в восхитительной Флоренции?» Решение пришло моментально. С крайне озабоченным видом Пушкин метнул по сторонам опасливый взгляд - слава богу, коридор был пуст на всем протяжении, - цепко ухватил Башуцкого за рукав бордового с искоркой фрака, почти силой потащил к высокому окну, выходившему на оживленную улицу, как обычно во Флоренции вымощенную крупными, неправильной формы плитами белого камня и упиравшуюся в мост делла Тринита. Ошеломленный Башуцкий даже не пытался сопротивляться этому напору.

- Матвей Степанович, милый! - трагическим шепотом воскликнул Пушкин, демонстративно озираясь и даже втянув голову в плечи. - Умоляю вас, тише! Для всего мира я и в самом деле затворился в Михайловском над стихами, где и должен оставаться… Считайте, что у вас было видение, всеми святыми заклинаю! И не Пушкин я сейчас вовсе, не петербуржец, не поэт - надобно вам знать, я никто другой, как московский врач Генрих Шульце… Понимаете?

Разумеется, Башуцкий ничегошеньки не понимал, но добросовестно пытался уяснить себе этакие странности. Нагнетая трагического, Пушкин понизил голос до шепота:

- Матвей Степаныч, в ваших руках моя жизнь. Поверьте, я нисколечко не преувеличиваю… Вы меня поняли? Нет никакого Пушкина, вашего доброго знакомца, есть лишь доктор Шульце, путешествующий по делам службы…

- Но почему? - в совершеннейшем недоумении воскликнул Башуцкий, тоже шепотом.

Пушкин ухмыльнулся:

- Вы, с вашим умом и проницательностью, не угадаете ли причину, не дожидясь объяснений?

Брови Башуцкого поползли вверх, а на румяном лице изобразилась улыбка, долженствующая изображать ту самую проницательность:

- Да-да-да, мне как-то не пришло в голову… Это, конечно же, дама?

- Вы дьявольски проницательны, - сказал Пушкин, чуть успокоившись. - Ну конечно же… Вы понимаете, я не могу посвящать вас в подробности, коли речь идет о чести дамы, скажу только, что на сей раз супруг не только ревнив, но и опасен по-настоящему. Эти чванливые итальянские аристократы, у которых вместо крови порох… А уж коли они еще и богаты, окружены кучей головорезов… Поверьте, я о жизни своей беспокоюсь всерьез, не ради красного словца упомянул, что она теперь и в ваших руках тоже. Стань ему хоть что-то известно, дознайся он, что здесь не кто иной, как тот самый Пушкин, немало крови ему попортивший в Петербурге… Право, я не жилец на этом свете, узнай он о моем присутствии здесь. Вы понимаете…

- Ну конечно же, конечно, - ободряюще воскликнул Башуцкий, и сам озиравшийся по сторонам с видом заправского заговорщика. - Во мне можете быть уверены, Александр Сергеевич: ни единой живой душе, ни сейчас, ни потом, ни словечком…

Пушкин облегченно вздохнул про себя: теперь все было в порядке, этот недалекий добряк однажды данное слово соблюдал свято, так что инкогнито оставалось нерушимым и впредь…

- Вы-то какими ветрами? - спросил успокоившийся Пушкин. - Вновь любоваться полотнами великих мастеров?

- Ах, если бы… На сей раз по сугубо служебным поручениям. Следует приобрести несколько статуй для украшения Царскосельского дворца, вот и приходится все дни проводить в нешуточных хлопотах. Итальянцы - мошенники известные, так и норовят вместо подлинных антиков подсунуть свеженькие подделки, а помощники мои молоды и неопытны, все на мне… Александр Сергеич, быть может, нуждаетесь в дружеской поддержке? Деньги или иное содействие?

- Да что вы, - сказал Пушкин нетерпеливо. - Единственное, что вы можете для меня сделать, - это хранить тайну, иначе…

- Не сомневайтесь!

- Вот и прекрасно. Разрешите откланяться…

Без лишней спешки выйдя на улицу, он двинулся по направлению к мосту. Уже буквально через минуту к нему присоединился господин барон с длиннейшей немецкой фамилией, чей вид свидетельствовал о решимости сворачивать горы.

- Вроде бы все в порядке, - сказал Алоизиус, понизив голос. - Банк Ченчи, как мне объяснили, на этом самом месте существует которую сотню лет. И репутация вроде бы безукоризненная. И, в довершение, спешу обрадовать, что никто вроде бы не шпионит ни за мной, ни за вами, по крайней мере я лично соглядатаев не узрел… А отчего у вас-то вид убитый, как у вахмистра, чьи нерадивые подчиненные в кабаке эскадронный значок заложили?

- Выяснилось, что помощи и содействия от нашего человека во Флоренции, собственно говоря, ждать бессмысленно, - сказал Пушкин сердито. - Его еще два месяца назад при попытке продвинуться хотя бы на шаг наши подопечные разоблачили и запугали его так основательно, что он два месяца хранил гордое молчание, побоялся даже доложить о случившемся в Петербурге. Так что мы предоставлены самим себе.

- Тьфу ты, ерунда какая! - шумно, облегченно вздохнул барон. - Я-то думал, что похуже стряслось… Перетерпим. Как там говорил ваш генералиссимус Суворов? Не числом воюют, а уменьем. Вот и будем жить соответственно…

Глава третья

ГРОБОКОПАТЕЛИ

Синьор Ченчи, неведомо который по счету представитель доблестной банкирской династии, нисколечко не походил на классического ростовщика из шекспировских пьес. В его глазах не замечалось ни алчности, ни хитрости, на столе перед ним не было ни единой монетки, скорее уж он казался трактирщиком

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату