не зашло настолько далеко, чтобы особист стал штатной принадлежностью корабля подобного класса. Порядки, в общем, не при замполитах будь сказано, во всем мире одинаковые. Если на корабле объявился особист, чувствующий себя здесь совершенно непринужденно, означает это одно: или корабль выполняет некое специальное задание, или он изначально непростой, похожий на своих систер-шипов лишь внешностью...
— Ясно, — сказал Доббин, возвращая паспорт. — Что мы стоим, как на приеме с фуршетом? Садитесь... На гидроплане летели? Он был ваш?
— Ага, — сказал Мазур.
— Любите летать?
— А что тут плохого?
— Да ровным счетом ничего, конечно... Вас, говорят, обидел кто-то? Обстреляли?
— Ну да, — сказал Мазур. — Шарахнули очередью, мерзавцы. Ноги бы повыдергать и бумеранги вставить...
Он не чувствовал себя в безвыходном положении: самолетик со всеми уликами покоился на дне, откуда его никто не возьмется доставать, предъявить ему, собственно, нечего. Особист иначе попросту не может, все равно, наш он, или ихний...
— Что это был за корабль?
— «Корабль» — слишком громко сказано, — пожал плечами Мазур. — Скорее уж маленькая яхта или большой прогулочный катер.
— И назывался он...
— Вот названия я решительно не рассмотрел, — сказал Мазур. — Было какое-то на борту, да, я помню... Но я спустился пониже, чтобы посмотреть на девочек на палубе, а потом, когда в меня оттуда шарахнули очередью, думал только об одном — как бы улепетнуть побыстрее. Где уж там смотреть название...
— Понятно. Сколько человек вы видели?
— Послушайте, — сказал Мазур. — Мне только сейчас в голову пришло... Это что, допрос? А с какой стати?
— Боже упаси, скажете тоже! — вытаращился на него Доббин с тем детским простодушием, что прекрасно знакомо было Мазуру по ухваткам Лаврика. — Я не полицейский, а вы не преступник, ничего такого... Вы на военном корабле, мистер Дикинсон, вот ведь какая штука. Бюрократия, ага. В корабельный журнал положено заносить абсолютно все, что на судне случилось. Обязательно нужно будет написать и про вас: мол, такого-то числа в точке с такими-то координатами спасли терпящего бедствие... И далее столь же подробнейшим образом...
— Я, конечно, терпящий бедствие, — сказал Мазур. — Но я тоже моряк, знаете ли, хоть и цивильный. Что-то я не помню, чтобы в корабельный журнал заносили
И, в свою очередь, уставился на собеседника с неприкрытым
Сублейтенант Доббин ничуть не смутился.
— Тут вы правы, — сказал он непринужденно. — Скучновато у нас, понимаете, а тут какое-никакое развлечение, вот я и чешу языком, как деревенская кумушка... Моряк, говорите? И много плавали? Много повидали?
— Изрядно, — сказал Мазур.
В
— А чего ж переквалифицировались? Из моряков — в пилоты?
— Вы уж простите некоторую уклончивость, — сказал Мазур, которого как раз осенила неплохая идея, — но мы с компаньонами ищем клад в этих местах, и я бы не хотел вдаваться в детали...
— Бывает, — не моргнув глазом, кивнул Доббин. — Интересное предприятие, я еще мальчишкой мечтал... Я бы и сейчас не отказался, но ведь служба...
Скорее всего, Мазур в его глазах оставался крайне сомнительным типом. Но он словно бы успокоился, самую чуточку — походило на то, что сделал некие выводы. Кладоискатель, в конце концов, порой очень гармонично сочетается с обстрелянным из автомата самолетом — специфическое ремесло, возможны прихотливые повороты сюжета...
— Значит, направляетесь во Флоренсвилль?
— Если вы не против, — сказал Мазур, ухмыляясь.
— Ну что вы, что вы... Надеюсь, там-то у вас не будет никаких проблем?
— Никаких, — сказал Мазур. — Какие там проблемы... Вот когда однажды мой дедушка взялся выкидывать старые бумеранги — бабушка заставила, мол, полон дом хлама — вот у него были нешуточные проблемы...
Доббин весело посмеялся.
— Интересные у вас, в Австралии, должно быть, обычаи... Вы, быть может, есть хотите?
— Не отказался бы, — сказал Мазур искренне.
— Тогда пойдемте.
— Мне тут сказали, чтобы я не выходил из каюты...
— Глупости. Со мной можно. Должны же мы продемонстрировать флотское гостеприимство...
Как очень быстро выяснилось, все флотское гостеприимство свелось к тому, что Мазура накормили в столовой для рядовых, — правда, нужно признать, вкусно и обильно. Потом Доббин, время от времени спрашивая о какой-нибудь ерунде (его вопросики вроде бы не складывались в систему и, надо надеяться, не имели целью поймать на противоречиях) провел его назад тем же путем. Мазур по-прежнему шагал со скучающим видом, не видя вокруг ничего для себя интересного, — что может быть нового и интересного во фрегатах типа «Линдер»?
Дверь одного из помещений, мимо которого они как раз проходили, оказалась распахнутой; Мазур невольно покосился туда, совершенно рефлекторно...
И почувствовал, что его бросило в жар. Захотелось припустить со всех ног. Хорошо еще, что Доббин, метнув на него определенно встревоженный взгляд, постарался моментально, с непринужденным видом дверь захлопнуть. И явно ускорил шаг.
Обошлось, кажется, никто вроде бы внимания не обратил на шагавших по коридору... или успели все же
— Что-то вы осунулись вдруг, — сказал Доббин, когда они подошли к той же каюте, откуда отправились обедать.
— Вот то-то и оно. Только сейчас дошло, в какой передряге побывал...
— Ну, отдыхайте, — сказал Доббин почти участливо. — Из каюты не выходите, ладно? Во Флоренсвилль мы придем самое позднее через час, так что не унывайте...
И вышел. Плюхнувшись на койку, Мазур прижался спиной к переборке, прикрыл глаза. Медленно уходило сумасшедшее напряжение, но тревога осталась.
Там, в той каюте, сидел Бешеный Майк собственной персоной — вполоборота к двери. И те два типа, что встретили их с Лавриком на палубе «Виктории». И еще не менее дюжины точно так же одетых в цивильное крепких мужиков. Вся команда, надо полагать, в сборе...
Значит, вот что. В игру все же вступила
Вряд ли они ограничились тем, что взялись подвезти к месту предстоящей работы. Наверняка пошли до конца и снабдили кое-какими вещичками, вроде тех, что пошли на дно вместе с «Викторией». В таких делах никто не ограничивается полумерами.
Вот почему по кораблю болтается особист... Значит, Британия в игре. Вряд ли решение принято на особенно уж высоком уровне: опыт учит, что достаточно бывает порой решения не очень крупного деятеля,