такая уж простая задача. А вот в Африке... Примерно через сутки вы отправляетесь в Африку, мне это прекрасно известно. У меня есть свои люди в аэропорту, где базируется самолет ваших нанимателей... о нет, никто не будет в него подкладывать бомбу, не думайте. Есть некий неписаный кодекс. Точнее, два кодекса — один для благополучной Европы, другой для Африки. В Африке, вы сами прекрасно знаете, сплошь и рядом чья-то насильственная смерть не вызывает особой паники и часто остается безнаказанной. Так что здесь вам ничего не грозит — но вот через сутки, в Африке, вы можете ожидать чего угодно. Я не пугаю, конечно. Пугает слабый. Я предупреждаю.
— А мне, откровенно говоря, плевать, как это называется — пугать или предупреждать, — сказал Мазур. — Куин, вы же профессионал, охотно этому верю. Так пораскиньте мозгами и задайте себе вопрос: можно ли меня запугать смертью? С моей-то биографией и жизненным опытом? Как по-вашему?
— А вот и нет, — сказал Куин с напряженной улыбкой. — Ситуация качественно иная. Абсолютно не похожая на прежние расклады, когда у нас с вами за спиной стояли могучие империи... Совершенно ничего похожего. Когда-то вы воевали за идею. Я не принимаю эту идею... оказавшуюся к тому же нежизнеспособной, — но признаю, что вами в старые времена двигала верность идее. Равным образом и вы, думается, согласитесь, что я в те времена воевал за идею...
— Не спорю, — сказал Мазур.
— Вот видите... Это был могучий побудительный мотив — верность идее, системе, государству, флагу, присяге. Сейчас у вас этого мотива попросту нет... как, впрочем, и у меня. Вы что, всерьез готовы умереть за ваших нанимателей? Что у вас с ними общего? Ни черта! Они как раз и разрушили тот мир, в котором вам было уютно и престижно, мир, где вы имели огромное значение...
— Господи, Куин! — воскликнул Мазур, глядя с величайшим изумлением (наигранным, конечно). — Вы, будучи на пенсии, не в коммунисты ли подались от скуки? В точности то же самое у нас говорят коммунисты...
— Но ведь в этом есть своя правда? Вы для ваших нанимателей чужой. Совершенно.
— Как и вы — для своих.
— Кто бы спорил! Но расклад выпал такой, что я делаю вам определенное предложение, а не наоборот... Кирилл, в старые времена ваша смерть на поле чести сделала бы вас героем. О вас всерьез скорбели бы и сослуживцы, и система. Сейчас ничего этого не будет, если кто-то пустит вам пулю в спину в Африке или всадит нож в сонную артерию. Ваши хозяева пожмут плечами, внесут расходы на вас в графу «убытки» и очень скоро забудут о том, что вы жили на свете... И все. Понимаете? Это все. Никто из этих набитых деньгами скотов о вас не вспомнит, никого не тронет ваша старомодная верность...
— Куин...
— Что?
— Мне представляется, что своих нанимателей вы не любите еще больше, чем моих.
— Не люблю, — кивнул американец. — Это еще мягко сказано... как-никак, я тоже служил идее и империи, а теперь вынужден прогибаться перед всякой сволочью, у которой больше денег, чем у меня. Именно поэтому я, верите вы или нет, чувствую к вам неподдельную симпатию. Мы с вами — одного поля ягоды. И потому мне хочется, чтобы мы договорились. Вы опять-таки можете не поверить, но чисто по- человечески мне будет тяжело планировать против вас... окончательное решение. Однако, как вы, должно быть понимаете, я буду все же вынужден... Пусть и с нешуточной болью в сердце. Ничего личного. Бизнес, увы...
— Старина, — сказал Мазур тихо, глядя ему в глаза, — а вам не приходит в голову, что меня трудновато убить? Не буду строить из себя супермена, но меня столько раз пытались смахнуть с этой шахматной доски... А я жив, тем не менее.
— Но это не может тянуться до бесконечности.
— Знаете, я все же рискну.
— Ну ладно, — сказал Куин. — Я к вам отношусь очень серьезно, а потому не буду вести себя в стиле мелкого коммивояжера, мельтешить вокруг, ныть, хватать за рукав... Вот моя визитная карточка. Телефон включен круглосуточно. У вас есть сутки. Поразмыслите хорошенько над тем, что я говорил, — наедине с собой, не торопясь. Задайте себе еще раз эти вопросы — что вы для ваших нанимателей? Стоят ли они того, чтобы умирать за них? Вам ведь предлагают не предательство интересов системы, страны, армии. Вы всего-навсего смените работодателя на более щедрого. Проникнитесь ощущением того, что ситуация качественно иная... Иначе... Ну, не буду стращать. Расклад для парней вроде нас с вами насквозь понятен. Либо вы переходите к нам — либо мы сделаем все, чтобы ваши хозяева лишились столь великолепного инструмента. Если вы сядете в самолет, так и не позвонив мне, — будем считать, что договоренность не достигнута. И там, в Африке, в отношении вас никто уже не будет связан ни моралью, ни законами, ни прочей ерундой. Одна голая целесообразность. Подумайте как следует, Кирилл, я вас прошу, можно сказать — умоляю. Времени у вас достаточно. Жду звонка...
Он кивнул, повернулся и не спеша побрел вдоль парапета. Судя по спине, ему чертовски хотелось оглянуться, но он все же превозмог себя, так и скрылся из поля зрения. Мазур длинно и насквозь непристойно выругался про себя: кто бы мог подумать, что ясным утром нежданно-негаданно настигнет этакое вот ностальгическое наваждение в лице, можно сказать, чуть ли не сослуживца, пусть и с другой стороны... Принесла ж нелегкая! Судя по всему, пребывание в Африке станет еще более пикантным, нежели ему поначалу представлялось...
Сердито глядя в ту сторону, где скрылся американец, Мазур пробормотал сквозь зубы:
— Очень, очень удивился маленький котенок: ты откуда появился, желтенький цыпленок?
Взглянув на часы, убедился, что время начинает чувствительно поджимать. Быстрым шагом перешел улицу (слежка вроде бы отсутствовала), свернул за угол направо, прошел квартал и махнул незанятому такси, бежевому «мерседесу».
Глава двенадцатая
Еще один старый знакомый, но на сей раз без тени ностальгии
Таксистом оказался молодой и веселый восточный человек, то ли араб, то ли нечто аналогичное, в любом случае не англосакс. Завязать с ним разговор удалось без малейшего труда, очень быстро выяснилось, что их взгляды на то, как должен вести себя, будучи на отдыхе в Ницце, настоящий мужчина, совпадают полностью. А потому, в отличие от Куина, консенсус с этим парнем Мазур нашел практически моментально. Поставил вопрос ребром, выслушал ценные советы и, не раздумывая особенно, велел таксисту вести его в одно из рекомендованных мест (которое сам выбрал из нескольких и уж от этого пункта не отступил).
Он не стал, разумеется, сообщать этому милому молодому человеку, так стремившемуся услужить вальяжному клиенту, что все эти места заранее знал наизусть и выбрал то, что было заранее ему предписано. К чему посвящать посторонних в чужие сложности?
Расплатился, добавив приличествующие дополнительной услуге чаевые, вышел на тихой улочке, застроенной домами хотя и старыми, но, безусловно, не относившимися к историческим достопримечательностям. Прошел метров десять, присел под зонтиком уличного кафе, заказал моментально подскочившему гарсону бутылочку минеральной, отхлебнул из запотевшего стакана и стал врастать в беззаботную буржуазную жизнь.
Как его и предупреждали — еще до таксиста, далеко отсюда — процедура отработана. Вроде бы ниоткуда обозначилась милая девушка, одетая скромно и стильно, без малейшего намека на профессию, остановилась перед его столиком и вежливо, ничуть не порочно улыбаясь, поинтересовалась:
— Месье разрешит присесть?
Мазур кивнул, сделал еще глоток и выжидательно уставился на нее — в конце концов, могла произойти и накладка. Девица, все так же лучезарно ему улыбаясь, предложила:
— Давайте познакомимся?
— Меня зовут Ансельм, — сказал Мазур.
Она непринужденно сообщила:
