Под созвездием северных «Крестов»

летела, целя передней третью ребра стопы аккурат Карташу в пах, и Карташ подкоркой понимал, что перегруппироваться, сменить стойку ну никак не успевает, что сейчас копыто очкастого размажет его чресла в омлет, и, на уровне подсознания смирившись с неизбежным, выбросил вперед кулак с чуть выставленной фалангой среднего пальца, метя суставом очкарику в переносицу...

Камерная драка, да, впрочем, как и любая уличная, — эпизод скоротечный и стремительный. Это только в кино герои красиво метелят друг друга в течение пятнадцати полноценных экранных минут, отрабатывая гонорары и ублажая зрителей. У настоящей же драки — не боя на ринге, а именно драки — законы другие. За максимально короткий срок необходимо причинить максимальный урон противнику, ибо противник с тобой церемониться уж точно не станет. Тут не до правил и не до христианского, блин, человеколюбия, тут главное выйти из потасовки как минимум живым, а как оптимум — без потерь для здоровья. А победителей не судят, не правда ли? Так что в ход идет все, что имеется в распоряжении: руки, ноги, корпус, ногти, зубы, лоб, ключи, зажигалка...

А вот Карташ Квадрата пощадил. Мог бы, дурацкое дело нехитрое, козлине коленную чашечку выбить или шнобель сломать, да так, чтоб раздробленные носовые кости в мозг вошли... Не стал. Честно признаться, не из дурацкого гуманизма, а просто потому, что не было времени калечить «углового» основательно... А если еще честнее, то краешком сознания Алексей понимал прекрасно, что, проиграй он бой, покалеченного сокамерника ему не простят.

Короче: рассказ длится значительно дольше, нежели события происходят в реальности, все завершилось за какие-то шесть-семь секунд после начала раунда. Удар Эдика — удивительно, но факт — цели не достиг, нога его ширкнула по Алексеевой ширинке и отдернулась; мошонка Алексея была спасена для человеческого генофонда. Пропал втуне и выпад Карташа: очкастый неуловимым движением перехватил его кулак возле самого носа, легонько вывернул, чуть обозначая болевой, тут же отпустил. А потом скользящим движением вдруг отодвинулся на безопасное расстояние и поднял руки.

— Стоять!

Все еще охваченный азартом боя, Карташ рыпнулся было в контратаку, фиксируя каждое движение противника... и замер.

Противник, хоть и сохранял оборонительную стойку, но махач продолжать явно не собирался!

— Стоять, кому сказал! — рявкнул старший громче. — Обоих касается!

Голосина у Дюйма оказался стопудово командирский, такой, что некий товарищ старший лейтенант, навечно вживленный строевой службой в подкорку Карташа, встрепенулся и вытянулся во фрунт.

— Все-все-все, орлы, брейк, — добавил он сварливо. — Пошутили, и хватит. А то разошлись, понимаешь. Вы мне тут еще мокруху устройте, джекки чаны фиговы... — Эдик опустил руки, а старший вдруг развеселился: — Бля, первый раз такое вижу: Эдика чуть не положили!

— Щас тебе — «положили», — не поворачиваясь, настороженно глядя на Карташ а, ответил очкастый. — Я его достал... Ведь достал, а?

Карташ помедлил, а потом сумрачно кивнул, пребывая в полных непонятках. Напряг в насыщенной «Ванишем» камерной атмосфере, напряг, только что почти физически ощутимый, улетучился без следа. И Алексей позволил себе малость расслабиться. Так это что, шутка была? Это «уголки» таким манером новичков прописывают? Вот ведь гниды...

— Нет, ну мать же его, Дюйм... — с трудом выдавил Квадрат, медленно распрямляясь и глубоко, сосредоточенно дыша. — Шутки шутками, но он же мне весь ливер на хрен в кашу разворотил...

— Неясно сказано? — в голосе Дюйма опять появился металл. — Стоять! А чего ты хотел? Сам первым попер на мужика с предъявой... Не ной, выживешь. Эдик, что встал, как не родной? Пригласи гостя к столу. Голодный, поди, после ивээски-то[7]... Прогары, короче, Леха, натяни, пол у нас без подогрева, табурет двигай сюда и подсаживайся. Отпразднуем, типа, пополнение в наших стройных рядах «бээсов»... — Он вдруг ухмыльнулся и хитро посмотрел на Карташа. — Да не дрейфь, душа моя. Пошутили мы. Прописку уже лет десять, как сходняк отменил. И потом, думаешь, опера тебя и в самом деле к уркаганам подсадили? Как бы не так. На фига им лишняя головная боль? А если тебя «уголки» порежут, или хотя бы табло тебе начистят? Они, опера, то бишь, потом вовек не отмоются. Им спокойная жизнь зело по душе. Да и «уголкам» тоже.

— Ага, — буркнул продышавшийся Квадрат, глядя на Карташа исподлобья. — Начистят ему, жди, отморозку... — Он подобрал выроненную антенну, сложил ее и зло бросил на шконку. — В гробу я видел такие розыгрыши...

— А это я тебе за Лешеньку, — мстительно сказал Карташ и поставил валяющуюся на боку табуретку.

— И эт-то правильно, — похвалил Дюйм. — Ты бы с языком своим поаккуратнее, Квадратик, я тебе сто раз говорил. Смотри, подрежут в один прекрасный день.

— Сам смотри за своим языком, — огрызнулся полосатоносочный.

— Елки-палки, ну что у тебя за характер, а! — скривился Эдик. — Сам же предложил: скучно живем, мужики, давайте, мол, парня на тонкость кишки проверим! Вот и проверил, гаишник фигов!

— А ты, можно подумать, против был! — взвинтился Квадрат с полуоборота. — Первый и заверещал: я его пробью, я его пробью, а ты огонь на себя отвлекай!.. Терпил своих ты тоже ногой по яйцам убеждал заявы забирать?!

«Эге, — подумал Карташ, негнущимися пальцами натягивая туфли, лишившиеся шнурков, и чутко прислушиваясь к светской беседе, — а отношения у ребяток еще те...»

— Ну-ка ша! — опять пришлось вмешиваться старшему. — Вы мне хату не позорьте-то! Марш по углам!

Ледяной стержень, торчащий в сердце и не исчезающий с того момента, как на его запястьях защелкнулись «браслеты», постепенно таял. И почему-то именно сейчас он окончательно уверился: соседи не врут, никакие это не «углы», а просто скучающие, мать их, «бэсники». Черт его знает, почему уверился. Может, потому, что нагляделся выше крыши на настоящих урок и уже по одному взгляду мог отличить и даже классифицировать их: этот — явный «законник», тому — на мокрое пойти как два пальца об асфальт, но стучать станет, лишь только погрози сурово пальцем, а третий — просто баклан, шпана, но к ней, шпане этой, спиной поворачиваться не рекомендуется: пику может вставить как «ха», потому как молодой, горячий и полагающий, что круче его только Игорь Крутой...

Но остается вопрос: откуда ж у простых «красных» такое соцобеспечение и такие хоромы? Значит, не простые это «красные». Значит, не случайно Алексей угодил именно к ним...

Тем временем угомонились. Карташ покончил с обувкой, выпрямился. Бормоча что-то под нос, на шконку сел Квадрат. Сел и Эдик, подмигнул Алексею:

— Да свои, братан, свои, не напрягайся. Если б не свои были, я бы тебе шарики-то размазал-то, думаешь, нет? А не веришь — так вон мое обвинительное заключение на полочке пылится, можешь заглянуть и посмотреть, кто я есть на самом деле: старший оперуполномоченный Рудин моё фамилие...

— Короче, давай-ка за стол, Леха, — сказал Дюйм. — Или, если хочешь, покемарь пока. Я, помню, когда первый раз меня закрыли, часов двенадцать продрых без задних ног — вымотали меня следаки вусмерть, да и перенервничал...

Но Алексей все еще колебался.

— Дюйм, а он думает, что это еще одна проверочка, — опять встрял, склонив голову набок, Квадрат. — Типа, отведаешь чего-нибудь, а потом окажется, что жрачку до тебя уже попробовал «петушок». Слыхал про такое? А есть из шлёмки опущенного — западло немереное, стало-ть, и тебе быть «петухом».

— Эх, молодежь, книжек глупых начитались... — вздохнул Дюйм, передвинул свои телеса к столику, бросил на ломоть белого хлеба кружок твердокопченой колбасы, сверху положил кусок сыра и сочно впился в бутерброд зубами, глядя при этом на Карташа.

Карташ же пищеварительные позывы сдержал и сказал:

— Да не в том дело, спасибо... Люди, а как насчет умыться-побриться? Негоже так за стол садиться, с дороги-то...

Не во имя этикета спросил, ей-богу: в самом деле, ладони были омерзительно липкими, к тому же