польскую тюрьму. (Хотя тюрьма была на самом деле все той же, просто власть переменилась <С 1918 по 1939 г. Львов находился в составе Польши.>.)
По окончании последней отсидки Ференц, поддавшись на уговоры жены, завязал и на скопленные средства купил ресторанчик в Подзамче. И все бы хорошо, да вот случилась советская власть, отменившая частный капитал. Ференц Дякун, привыкший получать от судьбы по загривку и выпутываться из самых нелегких положений, нашел выход и на этот раз. Он вовремя и активно поддержал новую власть и, главное, добровольно отдал свое заведение государству, не дожидаясь, когда придут национализировать. И даже попал уже в новые газеты как пример хорошего и нового веяния.
Ференц Дякун рассчитал все правильно. Даже государственному заведению нужен управляющий. Кого-то же надо назначать! А поскольку на один только расчет Ференц никогда не полагался, то он еще и подсуетился немного, благо связей у Ференца Дякуна хватало и главным образом в тех кругах, что меньше других страдают от перемены власти. В результате он и стал директором своего же собственного ресторана. «Красным директором», так сказать...
Своим поступком Ференц не на шутку разозлил ОУН. Те в своих листовках объявили его предателем и пообещали сурово наказать. Но... не то что не наказали, а как бы вскоре и вовсе позабыли о существовании такого человека. Просто при всей своей непримиримости и поддержке из-за границы ОУН предпочитала с тайной, то есть с воровской властью Львова, не ссориться. А Ференц Дякун пользовался у той власти нешуточным уважением.
Сегодня в ресторане Ференца Дякуна, носившем внеполитическое название «Приют странников», принимали гостей из Советской России. Разумеется, принимали не в общем зале для обыкновенных посетителей, а в той части ресторана, куда попасть мог не всякий, а если и попал, то не факт, что выйдет оттуда живым. Эта скрытая не столько от глаз посетителей, сколько от глаз милиции часть ресторана располагалась в подвале, где, согласно предоставленному органам новой власти Ференцом Дякуном плану помещения, находился обширный винный погреб и ледник для продуктов.
Сам Ференц с женой, приготовив все для стола, отправились наверх, дабы не мешать гостям и не слышать их разговоров. Чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь, не правда ли?
Русских гостей было двое. Одного звали Колун, другого Марсель. Первый был битым, видавшим виды волком, второй был совсем молод.
(Советизация Львова и прочих мест, называемых Западной Украиной, то есть включение этой территории в налаженную советскую жизнь, проходила на всех уровнях, в том числе и на уровне блатном. Ворам, так сказать, советским приходилось находить общий язык и договариваться с польскими ворами, то есть с ворами новоприсоединенных территорий. Не всегда стороны понимали друг друга, поскольку у польских воров законы были несколько иные. Несколько мягче. Например, польскому вору разрешалось иметь дом и семью...)
Пустяковые проблемы сегодня уже решили. Остался всего один вопрос, главный, ради которого, собственно, и приехали во Львов Колун и Марсель.
– Вы, может, чего-то не догоняете, – говорил Колун, ковыряя вилкой домашнюю колбасу. – Но по- другому жить у нас не получится. Куда ваших, как ты их называешь, братьев сажать будут, а? В наши советские лагеря их посадят. Специально для врагов народа лагеря в Советском Союзе не строят. А лагеря кто держит? Воры держат. Мы то есть. – Колун ткнул себя в грудь тупым концом вилки. – Хотите, чтоб ваших братьев там не забижали до невозможности, так и не надо с нами ссориться.
– Мы живем в мире вот с ними, – представитель принимающей стороны подбородком показал на тот край стола, где сидели польские (в данном случае – львовские) воры во главе с вором Янеком. – Вас мы не знаем и сюда не звали. Все, кто приходит из Красной Жидовии, для нас враги. Не надо нас запугивать. Ни лагерей, ни смерти мы не боимся.
Представителей принимающей стороны тоже было двое: Кемень и Микола. С самого начала беседы оба сидели с каменными лицами. Разница была лишь в том, что Микола все время молчал, как немой, а Кемень говорил. Вряд ли Микола не понимал по-русски, иначе зачем такого посылать на толковище? Скорее просто не желал без большой нужды ботать по москальской мове. Оба были оуновцами, то есть принадлежали к Организации украинских националистов. Их уговорили прийти на встречу с ворами московскими воры польские. Повод для такого толковища назревал давно, собственно, с самого первого дня присоединения Западной Украины к СССР – или оккупации, как это называли всяческие борцы за самостийность. Воров, что московских, что польских, не шибко трогала политика. Раз власть поменялась, значит, надо приспосабливаться к новой власти. И очень нехорошо, когда между властью и ворами вмешивается некая третья сила, играющая по своим правилам и то и дело вставляющая палки в колеса.
Одни бесконечные облавы чего стоили. Совсем недавно, как раз во Львове, попал в облаву, устроенную на оуновцев, и по-идиотски загремел на нары знаменитый медвежатник Губа, который в тот момент позарез как нужен был людям именно на свободе. Много серьезных дел намечалось, и теперь эти дела срывались. (Кстати, в том же Львове из-за непрекращающихся вылазок националистов власти вынуждены были держать два дополнительных полка НКВД. А еще все эти недоразумения с националистическим подпольем, в первую очередь – с ОУН как с самой авторитетной и массовой организацией, очень мешали наладить контрабандные тропы в сопредельную Польшу.) Надо сказать, что благостная картина дружбы польских воров и оуновцев, нарисованная Кеменем, была в корне неверна. Польские воры сами попросили московских коллег помочь им отстроить новые отношения с опостылевшими оуновцами. Потому что прежде всего полякам никак не нравилось, что на их территории действует террористическое подполье. Ведь не дай бог проведут какой-нибудь серьезный теракт – житья после этого не станет никому.
Но беседа не складывалась. И вор Колун начинал злиться – возвращаться с неудачей ему никак не хотелось.
– Вот послушайте сюда, – попробовал он еще один заход. – Ты говоришь, что ничего не боишься и никто у вас ничего не боится. Ну, пусть так. А зачем вам надо, чтобы еще и мы начали с вами войну? Вот станем вас вырезать, и что тогда делать будете, где спрячетесь?
– Везде спрячемся! – разгорячился и Кемень. – В каждом доме нас укроют. Мы здесь у себя дома, люди здесь за нас. А вы для нас москали, и геть отсюда!
Кемень поднялся, Колун вскочил со своего места, непроизвольно сжимая вилку, как нож.
– Подождите, уважаемые, подождите, – попытался успокоить их Марсель. – Поссориться мы всегда успеем. Давайте не будем похожи на тех баранов, которые сталкиваются рогами на узкой дороге, не желая уступить. Может, начнем с того, что вместе выпьем горилки, слегка остынем? – Марсель взял полуторалитровую бутыль с хозяйской самодельной горилкой. – Мы поняли, что вас не запугаешь. Не прошло, как говорится. Теперь будем уступать друг другу дорогу, ведь как-то это можно сделать...
– Господа летчики!
Не сразу Спартак сообразил, что обращаются к ним. Уж больно несовместимы были эти слова: «господа» и «летчики».
Женщина вышла из темной ниши, заступила им дорогу. Чуть подальше электрические лампочки подсвечивали вывеску «Приют странников».
– Господа летчики, можно даме спичку?
– Ну зачем же спичку, можно кое-что и получше, – Жорка достал бензиновую зажигалку, поднес прикурить.
– Устали, наверное, от службы?
– Не без того, – хмыкнул Жорка.
– С хорошими девчатами желаете познакомиться? Мигом вас развеселят. Видите вывеску? Там много веселых девчат!
– Ах вот оно что! – понимающе протянул Жорка. Обернулся к Спартаку и подмигнул. – Это такие девчата, на которых много денег уходит, да?
– Тю, да там какие хошь девчата найдутся, и повеселее, и посерьезнее. Сумеешь за так
