услышав комплимент сомнительного достоинства, расплылась от удовольствия. И даже кокетливо погрозила пальчиком.
– Наливай тогда. Выпьем за знакомство, – и прибавила томно: – Чтоб оно стало еще более близким.
Словом, все камнем под гору катилось к постели, каковой предстоит стать вот этой самой кушетке – сестре-близняшке той, что стоит в кабинете Рожкова. Ага, уже и матрас загодя приготовлен, лежит в изголовье, свернутый в трубку...
А запах жареной картошки сводил с ума. Жрать уже хотелось прямо до невыносимости.
– Да еще под такую закуску грех не выпить, – добавил Спартак, разливая.
Не дожидаясь и не спрашивая разрешения, он пододвинул к себе сковородку с картошкой и принялся накладывать сей деликатес в тарелку.
– Да ешь прямо со сковороды, – сказала Лаврентьева, – я не буду, уже сегодня ела. И тушенку клади, сколько надо. Ну давай!
Чокнулись, выпили. Спартак захрумкал стопку соленым огурчиком и принялся старательно наяривать картошку с тушенкой. Поглощение незатейливого блюда вызывало прям-таки животный восторг. «Ох, как мало человеку надо, чтоб испытать мгновенье счастья неземного, – подумал Спартак. – Правда, сперва этого человечка надо низвести до соответствия».
А товарищ Лаврентьева взирала на мужчину за столом с благосклонной улыбкой хозяйки положения. Таковой она себя чувствовала и – чего уж там кривить душой – таковой являлась. «Да и черт с ней, – решил Спартак, – пускай тешится. А я хоть наемся в кои-то веки».
– Люблю смотреть, как мужчина ест, – призналась Лаврентьева. – Все вы, бедолаги, едите одинаково. Как будто в последний раз... – Она вдруг тяжело вздохнула: – Сколько путевых мужиков гниет без дела! Жалко вас...
Спартак поднял голову и посмотрел на начальницу. Похоже, сказано было вполне искренне, да и взгляд не подавал повода усомниться в искренности ее слов. «По-бабьи жалеет нашего брата-зека? А почему нет? Это только в фильмах если уж злодей, то и мордой отвратен, и пакостит всем подряд, и ненавидит всё и всех. В жизни все так густо перемешано, что трудно отличить...»
– Еще по одной? За продолжение знакомства? – предложила Лаврентьева.
Спартак не нашел причины отказываться. Вторая стопка разбавленного (и не слишком сильно, надо сказать) спирта вошла еще лучше первой. Тепло побежало по телу, даже появилось желание стянуть ставший лишним свитер. Пожалуй, действует получше многих лекарств.
– Давай-ка выпьем на брудершафт, летчик, – сказала Лаврентьева, поднимаясь со стула. – Летчик-налетчик... Значит, тебя Спартак зовут, как народного героя. А меня Ольга.
Она сама подошла к нему с наполненной стопкой. Спартаку пришлось подняться. Не стоило великого труда догадаться, что из этого брудершафта предстояло плавно уйти в пике и совершить вынужденную посадку на запасный аэродром «Кушетка». «Сам совращал, а совращаемым быть не приходилось», – подумал Спартак, залпом выпив спирт. А потом пришлось отвечать на поцелуи. Докторша жадно впилась в него губами.
В общем, соскакивать с поезда надо было сейчас. Хрипло пробормотать, оттягивая ворот свитера: «Подожди, что-то мне плохо, голова кружится. Небось от спирта, с отвычки», тяжело опуститься на стул и все такое... Словом, делать, как собирался.
Только вот вдруг захотелось совсем другого. Хотя слово «захотелось», пожалуй, не годилось. Слишком уж мягкое и нейтральное.
В потных объятиях немолодой женщины, в податливой мягкости ее чрезмерного тела, в ароматах «Красного ландыша» Спартака с головой захлестнуло звериное желание – обладать. Так, наверное, первобытный самец набрасывался на самку. Так, наверное, солдат, после кровопролитного боя по своим и чужим трупам ворвавшийся в город, набрасывается на первую попавшуюся бабу и валит ее на землю. Животный позыв, приступ оголодавшей плоти. Противиться было невозможно, а главное – совершенно незачем.
Мозг перестал распоряжаться телом, им вовсю распоряжались инстинкты.
Ну и опять же нет никакой нужды поступать иначе, как по-звериному – брать то, что можно взять.
Одежда комками полетела на пол. С треском оторвалась пуговица.
До кушетки дело так и не дошло. Все произошло там, где застало: прямо у стола, на дощатом полу, на ворохе скомканной одежды. Произошло быстро и бурно. Спартак брал с неистовством, нещадно тискал и мял, двигался в бешеном ритме. Им владело одно стремление – как можно скорее выбросить из себя семя, освободиться от него. Судя по стонам и крикам яростно и страстно отдававшейся ему женщины, именно так ей сейчас и было нужно – чтобы ее завалили и брали, как самку...
У Спартака вырвался протяжный стон, когда он в последнем мощном толчке освободил себя от семени. Он отвалился от женщины, лег без сил на полу. Он услышал рядом с собой невнятное бормотание, ему удалось разобрать что-то вроде «мальчик мой», потом раздались всхлипы.
Спартак почувствовал сильное облегчение. Это было не просто вполне понятное физическое облегчение, но и освобождение от чего-то гораздо большего, давившего все это время на психику...
Женская голова легла ему на плечо, а рука стала гладить живот. Черт возьми... в этот момент Спартак почувствовал самое настоящее отвращение к той, что была рядом. Чтобы отвечать на эти ласки, надо было пересиливать себя, а этого не хотелось. Он и не отвечал, лежал, не двигаясь, прикрыв глаза.
Отвращение отступило, и захлестнула смесь противоречивых ощущений: и удовлетворение плоти, и стыд, и брезгливость, и... даже что-то вроде нежности к этой прильнувшей к его плечу пьяной бабе. Именно так – подобие нежности. Ведь она явно что-то в нем пробудила.
Да, кажется, проклятый доктор прав – Спартак чувствовал... отогрев. По-другому это и не назовешь. Будто до сего момента он был заморожен, а теперь тело вновь, клетка за клеткой, наполняется живительное теплом, приходит сила, которая позволит дальше бороться.
Правда, несмотря на всю пользу любовной терапии, от повторного ее сеанса следовало уклониться. Потому как вряд ли найдется в достатке эмоций, чтобы имитировать желание. А мужское естество – не женское, тут притвориться не получится, все, как говорится, наглядно.
Как избежать повторной ласки, Спартак в общем и целом понимал – прибегнуть к рецепту доктора Рожкова. А именно – накачать дамочку спиртным. Вот к этому и следовало приступать.
Повернувшись к начальнице и приобняв ее за плечи, Спартак преувеличенно бодрым тоном сказал:
– Наше состоявшееся знакомство надо отметить. Как думаешь, товарищ Ольга?
Как и ожидал Спартак, «товарищ Ольга» думала на сей счет исключительно положительно. Ну а что дамочка выпить любит, он убедился, пронаблюдав, как залихватски тяпнула она первые две стопки. Словом, напоить больничную командиршу, что называется, было делом техники, а эту технику Спартак знал неплохо.
Стопка за стопкой, дымя папиросами «Казбек», о чем-то беседуя, отвечая на ее расспросы про ленинградскую жизнь и полеты. Иногда приходилось отвечать на долгие поцелуи, но Спартак стойко выдержал и это испытание.
А после какой-то там по счету стопки, как и предсказывал доктор Рожков, камень сам покатился под горку – товарищ Лаврентьеву уже больше интересовала добавка, чем дела любовные. Тем более свой самый главный голод она уже несколько удовлетворила.
Ага, чего с нетерпением и дожидался. Голова ее стала неумолимо клониться к столу, а речь сделалась уж совсем бессвязной. Спартак под локоточек поднял начальницу, отвел к кушетке и аккуратненько пристроил там на ночной отдых.
В общем, ничего удивительного – бабий век короток. И что прикажете делать, а тут служебное положение само подсказывает выход. И нет в этом ничего зазорного или противоестественного.
