причин?
«Разве что он знает, что призванный вынужден будет прийти».
— Я нужен моему отцу. Это все, что я знаю.
— Ты ему нужен? Зачем?
«Вот. Вот главный вопрос».
— Мой отец воюет, степняк. Какой отец не призовет своего сына во время войны?
— Тот, кто причисляет сына к своим врагам.
«Тут есть что-то еще… Что-то, что я упускаю из виду».
Он посмотрел поверх костра на норсирайца и каким-то образом понял, что Келлхус разглядел в нем эту догадку. Можно ли надеяться одержать победу в таком состязании? Можно ли одолеть человека, который чует его мысли по малейшим переменам в выражении лица? «Лицо… Надо скрывать лицо».
— С кем он воюет? — спросил Найюр.
— Не знаю, — ответил Келлхус, и на миг его лицо показалось почти растерянным, как у человека, рискнувшего всем в тени катастрофы.
«Жалость? Он пытается вызвать жалость у скюльвенда?» Найюр едва не расхохотался. «Быть может, я его переоцениваю…» Но инстинкты снова спасли его.
Найюр достал свой блестящий нож и отпилил еще кусок амикута — полоски говядины, завяленной с травами и ягодами, основной дорожной пищи скюльвендов. И, жуя, бесстрастно воззрился на дунианина.
«Он хочет, чтобы я думал, будто он слаб».
ГЛАВА 13
ГОРЫ ХЕТАНТЫ
«Даже жестокосердные избегают жара отчаявшихся людей. Ибо в кострах слабых трескаются самые прочные камни».
«Так кто же был героем, и кто был трусом в Священной войне? В ответ на этот вопрос сложено уже достаточно песен. Не нужно говорить, что Священная война предоставила новые сильные доказательства старого изречения Айенсиса: „Несмотря на то что все люди одинаково хрупки перед миром, различия между ними колоссальны“».
Никогда прежде Найюр не переживал такого испытания.
Они ехали на юго-восток, практически никем не замечаемые, так что никто не пытался их остановить и причинить им зло. До катастрофы при Кийуте Найюр и его родичи не могли проехать и дня, не повстречавшись с отрядами мунуатов, аккунихоров и других скюльвендских племен. А теперь от одной до другой такой встречи проходило дня три-четыре. Земли некоторых племен они проезжали вообще незамеченными.
Поначалу Найюр тревожился, завидев скачущих всадников. Конечно, обычай защищал любого скюльвендского воина, отправившегося в паломничество в империю, и в лучшие дни такие встречи были поводами остановиться и поболтать, обменяться новостями и передать привет родичам. Временем отложить ножи. Но одинокие скюльвендские воины никогда не ездили в сопровождении рабов, да и времена нынче были не лучшие. Найюр знал, что в годину бедствий люди ничто не отмеряют так скупо, как терпимость. Они делаются более суровы в толковании обычаев и менее склонны прощать необычное.
Однако большинство отрядов, встречавшихся им на пути, состояло из юнцов с девичьими лицами и руками тонкими, точно ветка ивы. Если они не впадали в почтительный ступор при одном виде шрамов Найюра, то принимались выпендриваться, как то свойственно подросткам, гордо подражая речам и поведению своих убитых отцов. Они с умным видом кивали, слушая объяснения Найюра, и сердито хмурились на тех, кто задавал детские вопросы. Мало кто из них видел империю своими глазами, так что для них она оставалась краем чудес. И все они рано или поздно просили его отомстить за их убитых родичей.
Вскоре Найюр начал мечтать о подобных встречах — они предоставляли возможность хоть немного передохнуть.
Перед Найюром и Келлхусом разворачивалась степь, по большей части безликая. Пастбищам не было дела до людских бед — они спокойно зеленели, покрываясь свежей весенней травой. Фиолетовые цветочки величиной не больше Найюрова ногтя покачивались на ветру, который причесывал травы широкими волнами. Ненависть Найюра была притуплена скукой. Он смотрел, как тени облаков тяжело катятся к горизонту. И хотя он знал, что они едут через самое сердце степей Джиюнати, ему казалось, будто они в чужой стране.
На девятый день пути они проснулись под тяжелыми войлочными облаками. Начинался дождь.
Дождь над степью казался бесконечным. Повсюду, куда ни глянь, небо и землю заволокла серая пелена, так что в конце концов начало казаться, будто они едут из ниоткуда и никуда. Северянин обернулся к Найюру. Его глаз было не видно под нависшими бровями. Борода, обрамлявшая узкое лицо, слиплась мокрыми косицами.
— Расскажи мне о Шайме, — сказал Келлхус. Давит, все время давит.
«Шайме… Неужели Моэнгхус действительно живет там?»
— Этот город священ для айнрити, — ответил Найюр. Он ехал с опущенной головой, чтобы дождь не хлестал в лицо. — Но владеют им фаним.
Он не трудился повышать голос, чтобы перекричать унылый шум дождя, — знал, что этот человек и так услышит.
— А как это получилось?
Найюр тщательно взвесил этот вопрос, как бы проверяя, нет ли в нем яда. Он твердо решил тщательно отмеривать все, что он будет говорить дунианину о Трех Морях, и все, о чем станет умалчивать. Кто знает, какое оружие сможет выковать из его слов этот человек?
— Фаним, — осторожно ответил он, — поклялись уничтожить Бивень, что хранится в Сумне. Они много лет воевали с империей. Шайме — лишь одно из их многочисленных завоеваний.
— Ты хорошо знаешь этих фаним?
— Достаточно хорошо. Восемь лет тому назад я предводительствовал утемотами в битве против фаним при Зиркирте, далеко к югу отсюда.
Дунианин кивнул.
— Твои жены говорили мне, что ты непобедим на поле брани.
«Анисси? Ты ли это ему сказала?» Он понимал, что Анисси могла тысячу раз предать мужа, полагая, будто говорит в его интересах. Найюр отвернулся и стал смотреть вперед, следя, как из серой пелены медленно выплывают новые травы. Он понимал, что подобные замечания — просто игра на его тщеславии. Он уже не реагировал на любые высказывания, имеющие хоть какое-то отношение к его личности.
Келлхус вернулся к прежней теме.
— Ты сказал, что фаним стремятся уничтожить Бивень. Что такое Бивень?
