Кингс-Кросс он остановил такси. Грэм напомнил, что не может себе позволить… Слейтер сказал, чтобы он ни о чем не беспокоился, и пообещал расплатиться самолично, благо ехать было всего ничего.
В такси Слейтер кое-что вспомнил: он припас для Грэма подарок. Пошарив в кармане куртки, он извлек какой-то твердый предмет, завернутый в бумагу. Когда Грэм его распаковал, они уже подъезжали к Пентонвилл-роуд. В том свертке оказалась маленькая керамическая фигурка сидящей женщины с тяжелой грудью; ее пятки были поджаты под ягодицы, а колени широко раздвинуты. На крошечном личике застыло выражение экстаза, плечи были отведены назад, будто она пыталась как можно выше вздернуть заостренные груди, а руки опущены вдоль бедер ладонями наружу, причем каждый пальчик был вылеплен с исключительной тщательностью. Ее половые органы, как определил на первый взгляд Грэм, казались гротескно преувеличенными.
– Это что, шутка? – спросил он Слейтера.
Слейтер ухмыляясь забрал у него свой подарок и вытащил из кармана карандаш.
– Нет, это не шутка, – ответил он, – это точилка. Вот, гляди. – И вставил карандаш прямо в лоно глиняной фигурки.
Грэм отвел взгляд, покачав головой:
– По-моему, у тебя просто нет вкуса.
– Запомните, юноша, вкуса у меня больше, чем у анчоуса в чесночном масле, – заявил Слейтер. – Я просто хотел тебя развеселить.
– Вот оно что, – протянул Грэм, когда такси поворачивало налево. – Ну спасибо.
– Фу-ты ну-ты, – отозвался Слейтер, подавшись вперед, чтобы таксист не пропустил поворот на Хаф-Мун-Кресент. – Я, между прочим, несколько дней убил, пока ее для тебя вылепил.
– Я же сказал спасибо, – сдержанно произнес Грэм и спохватился: – Эй, попроси остановить здесь, я не хочу подъезжать прямо к дому. – Он оглядел улицу и удостоверился, что Сэры поблизости нет; правда, они еще находились на Пентон-стрит, но так, на всякий случай.
Такси остановилось.
– Пошли выпьем, – предложил Слейтер.
– Должен тебя огорчить, – сказал Грэм, когда они подходили к пабу «Белый канал» на Мэйгуд- стрит.
– Что такое?
– Нужно еще одно отверстие: стружки-то как высыпать? – Грэм поднес фигурку к лицу Слейтера. Тот хмуро глянул в зияющую дырку и поджал губы.
– Пиво с тебя. Мне пинту светлого, – потребовал он и сел у окна, глядя в сторону Хаф-Мун- Кресент.
Минут через десять они услышали, как тарахтит мотоцикл Стока. Оба как по команде встали и посмотрели поверх занавесок, закрывавших нижнюю половину окна. Большой черный «БМВ» свернул на Мэйгуд-стрит. Мотоциклист был затянут в черную кожу, а его лицо закрывал шлем с затемненным стеклом.
– Хоп! – сказал Слейтер. – Вот и наш приятель. Грэм заметил номер: СТК-228Т. Он впервые увидел этот мотоцикл за все то время, что прошло после январской ночи, когда он познакомился с Сэрой и подъехал с нею сюда на такси. Тогда ему не пришло в голову как следует рассмотреть мотоцикл, и впоследствии он каждый раз избегал подходить близко к ее дому, если видел, что Сток уже там. Мотоциклист соскочил на тротуар, вынул из зажигания ключи и направился – не вполне уверенной походкой, как отметил Грэм, – прямиком к подъезду Сэры, где открыл дверь собственным ключом. Еще секунда – и он исчез.
– Ты считаешь, в нем и вправду шесть футов росту? – спросил Грэм, когда они снова сели за столик.
Слейтер кивнул, прихлебывая пиво.
– Наверняка. Похоже, он слегка выпил. Ну, каков качок, а? – Он театрально пошевелил бровями вверх-вниз.
Грэм ссутулился и отвел глаза. Слейтер ткнул его в бок:
– Что приуныл? Не огорчайся, старик. Верь мне, все утрясется.
– Ты точно знаешь? – Грэм с надеждой посмотрел на друга.
Слейтер выдержал взгляд Грэма, заметил, что тот закусил нижнюю губу, и не смог сдержать насмешливую ухмылку:
– Нет, честно говоря, не совсем точно, но должен же я тебя приободрить. Господи, да откуда мне знать?
– Так… – Грэм прикончил свою маленькую кружку и со вздохом встал.
Слейтер, погрустнев, спросил:
– Ты, часом, не в обиде?
– Мне нужно отлучиться… поглядеть, что к чему. Думаю, я не задержусь.
– Знаете, Оутс, – Слейтер слегка похлопал рукой по столу возле своей кружки, – вам следует отрепетировать свою реплику до прибытия ледокола. – Последние слова были едва различимы, потому что ослабевший от смеха Слейтер поставил локоть на стол и подпер голову; его хохот отдавался от пола раскатистым эхом. Посетители, особенно те, кто постарше, подозрительно косились в его сторону.
Грэм нахмурился, не понимая, при чем тут ледокол, но все же вышел на улицу и торопливо, крадучись проверил близлежащую часть Хаф-Мун-Кресент и маленький боковой проезд, откуда были бы слышны крики или ругань из квартиры Сэры. Однако там было тихо. Тогда он вернулся в паб, где Слейтер уже заказал для него пинту пива. Не успел Грэм сесть на прежнее место, как Слейтер беззвучно затрясся и покраснел, у него на глазах выступили слезы, и, наконец, он не выдержал:
– Норвежцы, я вижу, нас опередили – вот черти! Повалившись боком на скамью, он корчился от сдавленного хохота. Грэм не знал, куда деваться от стыда, он ненавидел и Стока, и Слейтера, его тошнило, когда он представлял, чем сейчас занимается Сэра; он тихо надеялся, что вот-вот появится хозяин паба и вышвырнет Слейтера за дверь.
К счастью, несмотря на свои угрозы, Слейтер не проболтался Сэре, что они с Грэмом неделю назад дежурили возле ее дома. Теперь, когда они сидели в парке, слегка опьяневшие от шампанского, Слейтер трепался о чем угодно, только не об этом.
– У меня грандиозная идея, – объявил он, поднимая над травой пластиковый стакан. Шампанского к тому времени почти не осталось.
– Какая? – спросила Сэра.
Она сидела, прислонившись к дереву, голова Грэма покоилась у нее на плече. Он притворялся, что спит, чтобы подольше оставаться в той же позе и ощущать ее мягкую, неуловимо-благоуханную кожу.
– Интернаркота, – объявил Слейтер, салютуя пластиковым стаканом ясному небу. – У тебя на пороге появляется хиппарь, стреляет сигаретку и сует тебе в руку комок серебряной фольги…
– Записываюсь, – мягко посмеялась Сэра, – в первых рядах.
Грэм тоже хотел посмеяться, но передумал: лучше пусть все останется как есть, пусть ее прелестное тело дрожит под его головой, под его прикосновением…
Это ощущение не покидало его до сих пор; прошла уже не одна неделя, а у него по телу все еще пробегал озноб при одном воспоминании о том эпизоде. Примерно то же чувство он испытал давным-давно, в Сомерсете, когда впервые провел ночь с девушкой. На другой день он посидел с компанией в пабе, потом сходил на футбол поболеть за местную команду, вечером поужинал с родителями и отправился к другу смотреть по телевизору какой-то фильм, а перед глазами одна за другой всплывали все те же сцены; память плоти напоминала о гладкой девичьей коже, голова шла кругом, а по спине пробегали мурашки. Теперь ему было неловко за собственную наивность: он тогда вообразил, будто это и есть любовь. Хорошо, что у него хватило ума ни с кем это не обсуждать.
Между тем впереди уже появился «Белый канал», и Грэм вспомнил, как паршиво ему было в тот злополучный день. После этого случая он наведался к дому Сэры еще раз, хотя знал, что его не ждут. Они со Слейтером пообедали в баре на Ред-Лайон-стрит, и он сказал, что идет домой, а сам пришел сюда, занял наблюдательную позицию и вскоре заметил Стока, подкатившего все на том же мотоцикле. На этот раз он увидел и Сэру: она помаячила в окне, из которого обычно махала Грэму, когда он нажимал на кнопку
