15. МОСКВА. ОРДЫНЦЕВ. ГАРАЖ
Василий Данилыч Прусик, агент под псевдонимом Гобейко, продержался до момента, пока Кит не примерился к рулевому колесу «хонды», чтобы вырвать его со всей колонкой.
— Да остановись ты зверствовать, жопастый баклажан! — закричал Прусик, заорал по-настоящему, распялив пасть, похожую на старую ржавую обойму, выкопанную из земли на местах боевой славы. — Поговорить, что ли, по-людски не можем? Будь человеком! Договоримся…
— Конечно, договоримся, — подал я голос. А Кит заверил:
— Ясное дело — договоримся! Обо всем договоримся! Ударим по рукам! По ногам! По рогам! По яйцам!…
Его усы— барометр были грозно подняты.
— Василий Данилыч, подойдите ко мне… — сказал я негромко.
Долговязый шестимесячный пожилой зародыш послушно просеменил ко мне и встал так, чтобы смотреть мне в лицо, но и Кита не выпускать из виду, если тот надумает крушить его машину дальше. А Кит вздохнул тяжело, как пахарь у края борозды, и достал из кармана воблу. Для размягчения рыбешки он обстукивал ее о блестящую полированную крышу «хонды», и выражение лица Прусика свидетельствовало, что ему было бы легче, кабы Кит обстукивал свою воблу о его плешь.
— Василий Данилович, нас здесь трое. Как вы думаете, чем мы отличаемся? — спросил я как бы загадочно.
— Откуда мне знать? — угрюмо буркнул Прусик. — Все мы люди. Сегодня ты пануешь, а завтра, может, я…
— Э, Василий Данилыч, вы, похоже, совсем без ума! — усмехнулся я. — Вы надо мной и после конца света пановать не будете. Но это пустой разговор. Я вам задал вопрос…
— Да откуда мне знать? Я вас сегодня вижу впервой! — со злобой возник агент.
— Хорошо, я объясню вам. Дело в том, что у меня мало времени. Мне нужно, чтобы вы быстро рассказали всю правду. Но есть проблема — мы все довольно разные люди. Вот, например, мой подчиненный Кит врет иногда — по необходимости. Я не вру никогда — из принципа, назло. А вы врете все, всегда и везде. Вы не человек вовсе, а сплев харкотины из лжи, криводушия и подлости… Поэтому если вы сейчас попробуете мне врать…
— Да Боже упаси! — прижал он клятвенно руки к килевой грудине потомственного рахитика. — Богом клянусь, правду скажу…
Кит уже добыл из воблы вяленый пузырь и обжигал спичкой, готовясь сожрать его, пока я отвлекся на минуту.
— Кит, имей совесть, отдай половину обожженки, — остановил я его. — И обращаю твое внимание, что клиент снова употребляет всуе имя Божье. По-моему, это грех…
— Наверняка! — согласился завзятый клерикал Кит Моржовый. — Не нравится мне это. Пожалуй, погляжу, что у него там с габаритными огнями…
Последовавший звон разбитых стекол убедил меня, что с задними фонарями у Гобейки теперь не все в порядке.
— Да перестань, ирод проклятый! — заблажил Гобейко-Прусик. — Я же сказал — все, что знаю, все…
— Тогда, Василий Данилыч, не тяните резину. Расскажите, что произошло с нашим товарищем Валерой Ларионовым?… — попросил я.
— Что, что! Пришили его лица черножопой национальности…
— Кто именно?
— Ну, командир, дорогой ты мой, подумай сам — нешто они мне паспорта предъявляют? Шептались у нас, будто нугзаровские бандиты, Психа Нарика люди, его уделали…
— Из джангировской группировки?
— Как сказать ето… Псих Нарик — племяш самого Джангирова… Братан Нарика Ахат под вышкой сидит сейчас. Ждут исполнения… Вот и слушок такой повеял, будто дядька с племянником поцапались крепко…
— Я вас правильно понял — Джангаров с Психом Нариком поссорились?
— Ну, естественно! Не со мной же… Вот я и протелефонил Валерке — приходи, мол, пошепчемся… Вы ведь в курсе, что я помогал ему? Исключительно по патриотическому соображению и за небольшую поддержку финансами…
— Я в курсе. Продолжайте, Василий Данилыч…
— Ну, встренулись мы, не очень далеко отсюда… За Курским… Покалякали, понятное дело… Обсказал я ему ситуацию, он подался звонить из автомата…
— Это когда было?
— Ну, точно не скажу, а так примерно часов после десяти… — А почему он пошел звонить срочно?
— Так я ж объясняю — скандал у их главного, у дядьки с Психом приключился…
— Ну и что? Впервые бандиты разбираются между собой? Не крутите быку уши, Василий Данилыч! Объясните ясно, что такого важного узнал Ларионов, если он ночью без поддержки пошел в глубь вокзала?
На миг он задержал свои водянистые глазные яблоки на мне, и я успел уцепить плавающий в их глубине ужас. Глубже и острее, чем горечь за порушенную «хонду».
— Так я же вам толкую все время, — недоуменно развел он свои цепкие лапки, дивуясь на мою бестолковость, и я понял, что он решил скинуть еще одного мусорного козырька из своей крапленой, «заряженной» колоды. — Говорю же я, что базар У них вышел из-за компаньона джангировского, или кунака по-ихнему. Ну, которого Псих украл…
— Так, так, так, — негромко бормотал я, и азарт уже начал легонько сотрясать меня, и первое предчувствие словленной, пойманной игры сводило скулы, как холодной судорогой. — А кто этот кунак-то, вы поинтересовались, Василий Данилович?
— Черт его знает! Мужики тут баяли, что, мол, америкашка какой-то…
— Ага! Америкашка! — встрял Кит. — Слушай, недоделок а где же эти мужики твои собираются и бают про такие интересности? Может, ты меня отведешь туда?
Гобейко посмотрел на него с опаской, смирно заметил:
— Так они и не собираются нигде — это ж тебе не Государственная дума…
Бродит народ прошелыжный, перехожий — от тычка до толчка, от палатки до шалмана… Треплются, а ветерок разговоры носит…
— Продолжайте, Василий Данилович… Что, Ларионов дозвонился куда-нибудь, говорил с кем-то?
— Вот это не скажу — не подслушивал, не знаю. Только он вышел из автомата и говорит — все! Пока, мол, друг, пока, спасибо тебе большое, позвони послезавтрева… Ты, мол, иди, а мне тут надо еще в одно местечко заглянуть… И зашагал на вагонную территорию, туда, меж путей… И все, не видал его более…
— Все? — спросил я нестрого.
— Все! — радостно отбил концовку урод.
— Кит! — позвал я своего труженика металлоремонта. — Он снова врет…
— А что я вру? — возбух Гобейко-Прусик. — Чего наврал-то?
Я тяжело вздохнул и стал медленно объяснять ему:
— Вы, Василий Данилыч, со мной неискренни. Это называется «дезинформация умолчанием». Вы надеетесь, коль мы вас прихватили здесь, отбиться от меня крошками, объедками, слухами… Рассчитываете, что я ваших мужиков, дружков или подельников не отловлю, а они вам за это не оторвут вашу многомудрую башку… Так вот — надеетесь зря…
